Лиля, дочь Ларисы

Леночка даже не завершила вдох, таким странным показалось ей пояснение Ларисы Ивановны. Кто об этом думает вообще? О лишении права?

– Да никто так не думает! – выпалила она.

– Естественно, – согласилась шефиня. – Люди вообще не любят думать. И анализировать. И отвечать. Но чувствовать чувствуют. И слепо доверяют своему чутью, к счастью. А те, которые игнорируют внутренний голос и начинают размышлять, лучше бы не делали этого, потому как умом не блещут и себе же вредят.

Леночка горестно икнула и сказала про другое, рабочее:

– Время уже, приглашать?

Обе глянули на часы на стене.

– Приглашай!

– Входите! – зычно крикнула медсестра первому пациенту и ворчливо добавила: – Все равно, я не согласна, что должна соблюдать какие-то там законы времени. Мы сами куем свою судьбу.

– Конечно, куем, только ты почему-то уверена, что от твоей «куйни» непременно должно быть счастье.

Леночка смешливо хмыкнула на очередной нарочитый ляп Ларисы Ивановны.

– Естественно!

– Получаешь?

– Ага, два раза, – саркастично скривилась девушка.

– Если и бывает, то моментами, а не в целом сценарии?

– Пожалуй, да. Когда мне уступают, тогда и радуюсь, потом, правда, опять двадцать пять.

– Попробуй не отмахиваться от моих слов и хоть какое-то время анализируй себя и свою жизнь с точки зрения поступок-следствие. Увидишь все под другим углом.

Весь прием Леночка исправно заполняла бланки, подспудно горестно вздыхала, с тайным преклонением поглядывала на Ларису Ивановну: до чего умная женщина, а ведь так и не скажешь! А Лариса Ивановна фоном замечала, как тяжкие вздохи ее медсестры превращаются во вздохи сожалений и смирения. Ей стало понятно, что девочка приняла разрыв отношений.

– Откуда Вы все это знаете? – спросила Леночка в обеденный перерыв.

– Давно живу, наверное, – улыбнулась Лариса Ивановна. – Просто я предпочитаю не обманываться. Когда смотришь правде в глаза и называешь вещи только их именами, все становится яснее.

– Страшно же, – жалобно вставила девушка.

– Вопрос выбора. Кому страшна правда, тот просто оттягивает решающий момент. Запомни, прервать время нельзя, как и уже существующие в пространстве последствия наших поступков. Они все равно, как минимум, будут всплывать в твоей памяти и требовать от тебя той реакции, которая свойственно твоей натуре, даже если ты ее и задавила.

– Очень Вы необычная, Лариса Ивановна! Всегда так неожиданно разбираете все ситуации, я прямо удивляюсь. Мне бы никто-никто так не растолковал, все бы просто говорили, что я бедняжка, а Вадик козел и все.

Шефиня усмехнулась и понимающе кивнула.

Леночка в последний раз глубоко и судорожно вздохнула и с обожанием взглянула на начальницу. Она затруднялась с определением характера своей шефини, хоть и сидела с ней бок о бок каждый день в одном кабинете уже больше года. Впрочем, аттестовать Ларису Ивановну не могла не она одна.

***

Почти у каждого в кругу общения найдется человек, давно знакомый, без сюрпризов в поведении, всегда спокойный и доброжелательный, однако, если вдруг возникнет необходимость охарактеризовать его, сделать это окажется весьма затруднительно, потому что вдруг обнаружится, что личность его для тебя неясна, неуловима и неоднозначна. И вот чешется нос, ерошится затылок, а подходящие слова так и не находятся, тогда самоуверенно хочется махнуть рукой, мол, что говорить-то? Тут и говорить-то нечего: невыразительный человек! Но нутром чувствуется собственная неправота и невольно пасуешь перед неясной личностью подобного знакомца, потому что вдруг снисходит нелестное для тебя понимание, что в случае чего хребет сломается у тебя, а не у этого неясного субъекта.

Лариса Ивановна Дубровская была как раз такой, вроде бы, простой и открытой, но если о ней принимались говорить, то начинали с одного и того же, а заканчивали прямо противоположным, взаимоисключающим или противоречащим выводам других заключением. В этом был какой-то парадокс, потому что всякий назвал бы Ларису Ивановну прозрачной, как свежевымытое стекло, и бесхитростной, как полевая ромашка, тем более, что знал ее со дня открытия поликлиники – она числилась в ветеранах коллектива и являлась его столпом.

Лариса Ивановна как никто воплощала образ простого советского гражданина, вернее, гражданки, почти ровесницы Страны Советов: скромной, разумной, не склонной ни к каким эксцессам, с чувством долга, ответственным работником и прочее в том же духе, без прикрас и скидок. Если на трудовых собраниях возникала необходимость привести кого-либо в пример, указывали на нее. Если требовался аргумент со ссылкой на сотрудников, например, обозначая начальству потребности и нужды коллектива, кивали на нее. Ее несли как вымпел, как флаг и щит, ею прикрывались. Ее имя являлось последним добивающим аргументом и контраргументом во всех спорах. Все ведомственное начальство знало Дубровскую, не лично, а со слов, и давно принимало ее за некое мерило, показатель адекватности оценок и требований со стороны трудового коллектива поликлиники.