Лилии полевые. Покрывало святой Вероники

– Куда мне теперь идти? Должна ли я снова вернуться в пустыню к больным родителям?

Всадник же посадил ее в седло рядом с собою и ответил:

– Конечно, нет. Ты не должна возвращаться к ним пещеру. Лучше уйдем отсюда вдвоем – за море, в иную страну, где нет закона для “чистых” и “нечистых”.

И они оба…»…

На этом месте виноградарь оборвал свой рассказ, потому что раб поднялся и произнес:

– Тебе незачем дальше рассказывать, лучше проводи меня часть дороги, так как ты знаешь путь в город. Я хочу сегодня же отправиться обратно, не дожидаясь утра. Император и Фаустина, не теряя времени, должны тотчас же узнать обо всем, что ты мне поведал.

Когда виноградарь проводил раба и указал ему дорогу, то, вернувшись в хижину, нашел свою жену еще не спящей.

– Я не могу уснуть, – сказала она, – и все думаю о том, как встретятся эти двое – Один, Который любит всех людей, и другой, который их ненавидит. Кажется, эта встреча должна сдвинуть Тиверия с пути ненависти.

Она думала о встрече императора и Пророка из Назарета.

***

Старая Фаустина прибыла в далекую Палестину, направляясь в Иерусалим. Она никому другому не хотела уступить поручение найти Пророка и привести Его к императору. Разумеется, при этом она думала так: «Того, что мы хотим от Этого чужого Человека, нельзя добиться силой или купить за деньги. Но, может быть, Он поможет нам, если кто-нибудь упадет к Его ногам и расскажет Ему, в какой беде находится император. Но кто же будет более пламенно просить за Тиверия, чем я, которая страдает от этого несчастья так же тяжело, как и он сам?!».

Старая кормилица даже помолодела от надежды на то, что, быть может, удастся спасти Тиверия. Без труда перенесла она далекое морское плавание до Яффы10 и дорогу до Иерусалима совершила не в носилках, а верхом. Казалось, что она переносит трудное путешествие так же легко, как и благородные римляне, солдаты и рабы, которые составляли ее свиту. Это путешествие от Яффы до Иерусалима наполняло сердце Фаустины радостью и светлой надеждой.

Была весна, и Саронская долина11, по которой они ехали в первый день, представляла собой сверкающий ковер цветов. И на второй день, когда группа уже вступила на Иудейские горы, цветы все еще составляли основу горных пейзажей. Все разнообразные холмы, между которыми вилась дорога, были покрыты плодовыми деревьями, которые были в самом роскошном цвету в это время года.

А когда путешественники уставали глядеть на бледно-розовые цветы персиковых и абрикосовых деревьев, глаза их отдыхали, любуясь молодыми побегами винограда, пробивавшимися сквозь темно-коричневые лозы.

Но не только цветы и весенняя зелень делали путешествие Фаустины и ее свиты привлекательным; больше всего обращали на себя внимание многочисленные пестрые толпы людей, попадавшиеся в это утро всюду по пути в Иерусалим. Со всех дорог и тропинок, с одиноких вершин и из самых отдаленных уголков долины шли необычные странники. Достигнув большой дороги, ведущей в Иерусалим, отдельные путники соединялись в большие толпы и отсюда шли вместе в самом радостном настроении.

Вот едет почтенный старик, сидящий на верблюде, рядом идут его сыновья и дочери, зятья и невестки и все его внуки. Это такая огромная семья, что она составляет маленький отряд. Мать-старуху, слишком слабую, чтобы идти пешком, сыновья посадили на плечи. Гордая своими детьми, она так и продвигалась далее сквозь почтительно расступающуюся толпу.

Это было какое-то особенное утро, которое могло наполнить радостью даже самое удрученное сердце. Небо, правда, было не совсем ясным, а покрыто легкими серовато-белыми облаками. Но никому из путников не приходило в голову огорчаться, так как облака смягчали палящий, резкий свет солнца. Под этим затуманенным небом благоухание цветущих деревьев и молодой листвы не так быстро, как обыкновенно, уносилось высоко в пространство, а как бы ложилось в низине по пути следования путников. И этот дивный день, своим бледным приглушенным светом и неподвижным воздухом несколько напоминающий мирный покой ночи, казалось, придавал людям какое-то особенное настроение, так что все шли вперед радостные, торжественные, напевая вполголоса древние еврейские гимны и играя на старинных инструментах, звучавших в сопровождении мерного жужжания мух и стрекотания кузнечиков.

Старая Фаустина продвигалась вперед вместе со всеми этими людьми, заражаясь их бодростью и радостью, и то и дело подгоняла своего коня. Обращаясь к молодому римлянину, ехавшему рядом с ней, она произнесла:

– Сегодня ночью видела во сне Тиверия, и он просил меня не задерживаться в пути, а достигнуть Иерусалима непременно сегодня. Мне кажется, боги хотели этим напомнить мне, что надо приехать в Иерусалим в это прекрасное утро, именно сегодня.

В это время они достигли самого высокого места длинного горного хребта, и тут Фаустина невольно придержала коня. Перед ней лежала большая, глубокая котловина, окруженная живописными холмами, а из темной глубины ее выступали тенистые скалы, приютившие на своей вершине город Иерусалим.