Лилия

Счастье было недолгим. Мама уходила в запой хуже и длительнее, и алкоголь уже не приносил те радостные ощущения, а лишь травил организм тягостным призывом. В полунаркотическом забытьи мама выгоняла отца и ему уже стало ясно что никакого воссоединения не состоится, и он вынужден был удалиться сдавшись и последующие сопровождение пьяного бреда запойных периодов было возложено целиком на неокрепшие детские плечи.

Несмотря на периодические возлияния мать удивительным образом сохраняла утончённость фигуры, привлекательные черты лица и все ещё была объектом вожделения многих мужчин в том числе обременённых семейными узами. В одном из перерывов между запоями, мать вознамерилась все же создать полноценную семью и познакомилась с мужчиной, довольно приличной наружности и казалось бы надёжным и непьющим.

Некоторое время он жил у нас, совершенно чуждый детям (мы практически не разговаривали с ним и если отвечали, то только лишь односложно и без какого-либо доверия), пока в один день тот самый молодой возлюбленный, не будучи в состоянии забыть свою страсть, с парой своих приятелей не подкараулил его и не нахлобучил, рекомендовав оставить женщину в покое. Но мужчина оказался не робкого десятка и на следующий же день, выследил парня и нахлобучил довольно жёстко.

После, казалось бы, вполне благородное мужское начало вдруг пробудило неожиданно жгучую ревность – вернувшись вечером с работы мужчина проявил садистские наклонности и жестоко избил бедную маму, вплоть до перелома нескольких рёбер, выбивания зубов в сопровождении трещины в челюсти. При всем при этом, (вспоминая и представляя эту картину на мои глаза наворачиваются слезы) она не смела и пикнуть, опасаясь того что я услышу и брошусь её защищать, оберегала меня…

Через неделю после произошедшего события мужчину нашли мёртвым в собственном доме, где он до неудачного сожительства прозябал в одиночестве. Он наглотался таблеток, по всей видимости на следующий же день как осознал то, что натворил и что потерял.

Я до сих пор надеюсь, что он горит в аду, сволочь, хоть и не верю в загробный мир, считая существование такового нелогичным. Склоняюсь к тому, что со смертью каждый исчезает навечно, поскольку после выполнения функции обновления каждый из нас превращается в ненужный мусор. Рождаемся же мы только для того, чтобы обновить систему коллективного разума. Все.

И нет особой ценности в каждом из нас по отдельности. Как и нет ценности во всяких великих открытиях ученных. Есть ценность только в коллективном разуме. Эйнштейн, Тесла, Пушкин, Толстой все эти люди сами по себе никакой индивидуальной гениальности не имеют. Их труды плод работы коллективного разума, всего человечества. И, возможно, все эти открытия уже существовали на земле или других планетах в том или ином виде. Не исключено, что человечество с начала появления первых зачатков и до достижения пределов своих возможностей появлялось и исчезало многократно. И все это было уже открыто, создано, изобретено. Или существовало.

Колумб открыл Америку? Видимо до этого на континенте не существовало цивилизаций, не было животных и растений. Вот явился Колумб и жизнь появилась и потекла чередом. До этого было небытие. Особенно велики нобелевские лауреаты по экономике. Сначала человек создал неэффективную модель экономики, потом решил, как неблагоприятные последствия этой проблемы протекали более мягко. Такая чушь ей богу.

На все войны и катаклизмы создатели плевали с высокой колокольни, также как мы плевать хотели на протекающую жизнь в муравейнике. А по сравнению с величайшим разумом который умудрился создать компьютер такого уровня мы уровнем не выше этик букашек и когда заблагорассудится разворошить муравейник, уничтожить как мешающий и занимающий место, неудобный в своём расположении представления не имеем.

10

Неожиданно мы осознали, что превратились в изгоев. Но мы оставались детьми – мечтателями и романтиками, стремящимися оторваться от осточертевшей действительности. Мы те заблудшие души, которым нравится следить за поездами и автобусами, представляя, как они исчезают в дали, все дальше и дальше, от наболевшего, от посредственности.

Мы пленники железнодорожных станций – дети вокзалов, пригородных поездов. Мы жертвы своих родителей, вынужденных строить личную жизнь и невольно забывших о детях. Нет, нас не бросали, но мы все равно были чужими. Я убеждён, что первые из жертв станции – мечтатели, нимфетки и жертвы собственной копающейся натуры. Для нас нет возрастных ограничений и не должны распространяться человеческие законы, мы думаем и размышляем не по годам мудро и вместе с тем в течение жизни сохраняем житейскую наивность и веру в друг друга. Кто-то из нас умирает рано, кто-то тоскует всю жизнь и жалеет обо всем на свете в том числе о том, что вовсе появился на этом свете и не нашёл смысла, а лишь разочарования и боль.