Лилия Лукина- Если нам судьба...

— Не хватит,— я еле сдерживалась, чтобы не сказать в присутствии Лидии Сергеевны все, что в этот момент вертелось у меня на языке, и в ответ на недоуменный Катькин взгляд повторила: — Не хватит на ваш век дураков. И по поводу слов, которые к делу не пришиваются, вы тоже не правы. Смотря какие слова и смотря к какому делу. Той же «Сплетне» будет вполне достаточно тех материалов, что у меня есть. А есть у меня все: и о том, откуда ваши диссертации взялись, и о том, как вы с Натой и Татой поступить собирались, и о том, как две автомобильные аварии между собой похожи, и о том, что вы получили и собирались получить в их результате. Да и беседу нашу неспешную я на диктофон записала, как и мой разговор с бабой Дусей. Журналистам не на один месяц занятие найдется. Кто же вам, убийце-отравительнице,после этого руку подаст, кто к вам лечиться пойдет? Так что не будет у вас раутов и презентаций, не ждите.

— Нет,— решительно сказала Лидия Сергеевна.— Не надо этого делать, Елена Васильевна. Не стоит трепать имя Александра Павловича по всяким бульварным газетенкам. Ему и так слишком много горького пришлось пережить за последнее время, чтобы добавлять еще и это. Мужчина может быть каким угодно, но в глупое, смешное положение его ставить нельзя. А Александр Павлович, совершенно помимо своей воли, попал именно в такое, и было бы преступлением отдать его на растерзание журналистам.

Власов смотрел на Печерскую с восторженным благоговением, в его глазах стояли слезы любви и признательности. А, взглянув на Матвея, я поняла, что имел в виду капитан Донин, говоря, что для того существует единственная женщина на свете — его мамуля.

— Ну уж нет, Лидия Сергеевна,— категорично заявила я единственно для того, чтобы позлить Катьку.

На самом деле я, конечно же, ничего отдавать журналистам не собиралась — не враг же я Власову.— Эту женщину действительно по закону наказать нельзя, но вот сделать так, чтобы ей жизнь была не в жизнь, можно. Уж если она тогда, в 92-м, когда ей и терять-то было особенно нечего, так перепугалась, что статью из провинциальной газеты в центральных изданиях перепечатают, то сейчас, когда она на всю Россию засветилась, это единственный способ воздать ей должное,— и я повернулась к Матвею.— Вы, Павел Андреевич, правильно сказали, что убить человека можно только один раз, а вот сделать так, чтобы он мучился на протяжении многих лет, это и есть настоящее наказание,— я злорадно улыбнулась Катьке.— Готовьтесь к веселым временам, госпожа Злобнова, они не за горами.

Поняв, что мое решение окончательное, Лидия Сергеевна только тяжело вздохнула, покачав головой, и сказала Матвею:

— Павлик, распорядись, пожалуйста, чтобы эту женщину выпустили отсюда, пусть уходит, уезжает, делает, что хочет. Мне очень неприятно ее видеть. Ступайте! — сказала она Катьке и пожала плечами: — Не понимаю, почему злобновские женщины так стремятся стать графинями, и все так неудачно? Ступайте! — повторила она и не смогла сдержать прорвавшееся в голосе презрение.— Несостоявшаяся графиня Репнина.

— О! — усмехнулась Катька.— Гордая мать-одиночка решила сама стать графиней Репниной... Из грязи да в князи... — она повернулась к Матвею и почти пропела: — Павлик! — и расхохоталась, но резко оборвала свой смех.— Значит, это ты и в деле с девчонками мне тогда напакостил, и с этим актеришкой сейчас вмешался... Поздно я это поняла... Ну да ничего...Лучше поздно, чем... Зря ты так! Зря-я-я... Ты что же думаешь, что, если до денег добрался и усадьбу восстановил, то теперь благоденствовать будешь? — и внезапно, на минуту потеряв самообладание, прошипела ему в лицо с такой испепеляющей ненавистью, что, будь Матвей человеком более впечатлительным, он тут же упал бы замертво: — Как же я вас, Матвеевых, ненавижу! — но она так же внезапно успокоилась, только кожа на лице натянулась, в глазах мелькнул холодный змеиный блеск, и тут же у нее в руке появился пистолет, направленный прямо в грудь Печерской.

Как же много можно увидеть и понять в долю секунды! Все мгновенно сложилось у меня в голове: коробка с пистолетом, посланная самой себе через проводника

— ведь они летели самолетом, а там обязателен досмотр, запах кожи от наплечной кобуры в ее сумке, мешковатый пиджак, под которым кобуру не видно. И я, взбешенная на саму себя, что не догадалась об этом раньше, не раздумывая, рванулась к Катьке, но высокая шпилька попала в щель между плитками дорожки, на которой мы стояли, и я упала. В обрушившейся на нас мертвой тишине оглушительно прозвучал хруст моих разбившихся о камень часов.

Мужчины шагнули одновременно. Власов рванул к себе Печерскую и прижал, закрывая от Катьки своей напрягшейся в ожидании выстрела спиной. Она спряталась в его руках так, что ее почти не было видно. Обнимая ее левой рукой, он пытался предплечьем правой закрыть ей левое ухо, а ладонью — правое, прижал ее голову к своей груди и, стараясь успокоить, снова и снова быстро повторял одно и то же:

— Не бойся, маленькая, не бойся. Все будет хорошо. Ты только не смотри и не слушай. Не бойся...