Лилия Лукина- Если нам судьба...

— Злобнов-то фамилию свою недаром получил. Очень уж скверный у него характер. Он Фиску поедом ел, все Катькой попрекал. Ну она аккурат перед войной и померла. В армию Петьку не взяли — болячку какую-то нашли. Так он хозяйство свое бросил, по правде говоря, и бросать особо было нечего, и в город подался. А Катьку с Петькой сюда привез, просил, Христа ради, приютить сирот. Артамон Михайлович дозволил им здесь жить, а Катьку в горничные определил.

— Так Катька, выходит, Артамону Михайловичу по отцу сестрой приходится? Погано это, вот что я тебе, Семен, скажу. Не следовало ее в дом пускать.— Власов вскочил со стула и начал кружить по кухне.— Как бы от этого Елизавете Александровне худо не было. Я так понимаю, что Катька ей прислуживать поставлена.

— Правильно ты все понимаешь, Андрей. Катька до приезда Елизаветы Александровны хозяйкой себя здесь считала, да и сейчас не особо стесняется. Хотя Марии Сергеевны побаивается, у той нрав крутой.

— А где сейчас эта Катька? Да, а сколько им лет?

— Петьке — семь, чисто звереныш дикий, весь в отца пошел. А Катьке зимой восемнадцать исполнилось. Они частенько на ночь в город к отцу уезжают. Вот и сегодня поехали.

— Значит, на ночь хоть и плохонькой лошаденки, но в поместье нет. Уехать, в случае чего, не на чем. Так, ну, а почему вас до сих пор не тронули, как ты думаешь?

— Андрей в упор смотрел на Семена.

—А Петька, который отец — я тут недавно разговор Катьки с братом подслушал — голытьбу городскую как-то сдерживает. Ждут они чего-то.— Кошечкин с надеждой посмотрел на Власова.— Может, ты чего-нибудь понимаешь?

— Понимаю. Ох, как я все хорошо понимаю, да только легче от этого не делается. Так, Семен, пока Артамон Михайлович не поправится, главный в доме я. Что увидишь, что услышишь, сразу же ко мне. С Марией Сергеевной я завтра утром сам поговорю, она женщина разумная, согласится, что так для пользы дела надо.

— Да уж,— согласился дворецкий,— Мария Сергеевна женщина совершенно необыкновенная. Трагической, можно сказать, судьбы женщина.

— Не может быть,— удивился Андрей.

— Ну, поскольку ты теперь человек этой семье не посторонний, то тебе знать можно,— подумав немного, сказал Семен.— Слушай.

И стал неторопливо рассказывать.

Мари — единственная дочь графа Сергей Апраксина, остальные дети были сыновьями — в совсем юном возрасте стала фрейлиной императрицы и на одном из приемов познакомилась с сыном графа Карла Остермана, красавцем кавелергардом Жоржем. Молодые люди понравились друг другу, и с согласия своих и ее родителей Жорж принялся ухаживать за Мари. Официального предложения он еще сделать не успел, но о свадьбе уже говорили как о деле решенном не только в домах, но и в свете, и начинали потихоньку готовиться.

И надо же было такому случиться, что одна из холостяцких вечеринок закончилась поездкой к актрисам, где Жорж познакомился с некоей Маргаритой и влюбился в нее без памяти. Стал засыпать ее подарками, пропадал у нее целыми днями, забросив службу и совершенно позабыв Мари. А кончилось это тем, что вопреки воле родителей он с ней тайно обвенчался и в тот же вечер уехал с молодой женой в Париж. Скандал был страшный, несчастная Мари, ничем не заслужившая такого позора — быть брошенной невестой, заперлась в доме, отказываясь где бы то ни было показываться, не желая как видеть косые взгляды, так и выслушивать притворное сочувствие придворных дам.

А потом и вовсе уехала в дальнее имение отца, где и жила безвыездно, отказываясь возвращаться в столицу.

Вот тогда старинный друг ее отца, граф Александр Лопухин, давно уже схоронивший жену и даже не думавший о повторном браке, желая спасти репутацию Мари, сделал ей предложение, которое она с отчаяния приняла. Она родила сначала Анну, которая вышла замуж за графа Николая Репнина, и чей сын Павлик приехал с ней в Сосенки, а потом Елизавету, жену Артамона Михайловича. А овдовела она пять лет назад, с тех пор так одна и живет.

— А что же Жорж этот, как его судьба сложилась? — с большим интересом спросил Власов.— Неужели за такую подлость его Бог не наказал?

— Наказал, Андрей, еще как наказал,— с нескрываемым удовлетворением сказал Кошечкин.— Его, когда он из Парижа вернулся, решением офицерского собрания из полка выгнали. Ведь кавалергарду не то что на актерке, а даже на купчихе, пусть и наибогатейшей, жениться нельзя. В хороших домах его тоже принимать перестали. Да и отец его повелел сыну на глаза не показываться. И правильно, ведь из-за дурости его и на отца, и на все семейство стали с подозрением смотреть, мало ли что они еще вытворить могут. Да и его младшему брату Владимиру от этой дурной славы немало перепало: кто же согласится за него замуж идти? Вдруг и он ни в чем не повинную девицу так опозорит? Однако матушка Жоржа его батюшку все же уговорила, укланяла — выхлопотал он сыночку непутевому место в Архангельске. Отправил он Жоржа в эту глухомань, может, понадеялся, что пересидит он там, пока скандал не утихнет.