Лилия Лукина- Если нам судьба...

— От горя, дочка, люди по-разному спасаются. Кто пьянкой, а кто работой. Есть люди, которые руками делают что-нибудь и успокаиваются, вяжут, там, шьют, если о женщинах говорить. А у тебя, Елена, голова должна быть работой занята, только это тебе помочь сможет. Подумай об этом.

Очень медленно, просто черепашьими шагами из моей души уходила боль, оставляя за собой пустоту, которую уже ничто и никогда не сможет заполнить.

Когда в марте Николай встретил на вокзале мой нагруженный сумками с продуктами полутруп и повез домой, я, выходя из машины около своего подъезда, машинально посмотрела на окна первого этажа, где жила одинокая старушка Аглая Федоровна со своим вызывавшим всеобщее восхищение роскошным бело-бежевым сибирским котом Василием, который постоянно сидел на подоконнике или в форточке, живо интересуясь всем, что происходит во дворе. Но окна были темными, пустыми, какими-то безжизненными. А первое, что я увидела в подъезде, был грязный комочек шерсти, лежащий около двери Аглаи прямо на бетонном полу. Присмотревшись, я поняла, что это ее кот Василий, но в каком виде! Я собралась позвонить и увидела, что дверь опечатана. Тогда я позвонила в квартиру напротив, где жила, да и сейчас живет Варвара Тихоновна, которая с Аглаей по-соседски дружила.

Открыв дверь, она без слов поняла меня и, заплакав, сказала:

— Так умерла Аглаюшка, уже месяц, как умерла. Вещички ее повыбросили, а квартирку все никак не могут решить, кому отдать.

— А Васька что же?

— Да вот из-за него Аглаюшка-то и убивалась. Не дай Бог, говорила, мне раньше его умереть... Пропадет же он без меня... А как слегла она, так Васька, бывало, запрыгнет к ней на кровать, прижмется и жалобно так мурчит: не покидай, мол, меня... А уж как умерла,— Варвара Тихоновна шумно высморкалась в передник,— Васька, словно человек, плакал... А как вещи стали выбрасывать, так и он исчез, не иначе завезли его куда-нибудь да бросили... Где уж бродил, не знаю. Только недели две, как вернулся, вот такой уже. Плакал здесь под дверью, мяукал, все Аглаю звал, на половичке здесь спал... А изверг этот, чтоб ему пусто было,— Варвара Тихоновна кивнула на соседнюю дверь,— видно, раздражал его Васька, половичок выкинул, а его самого так ногой саданул, что слетел он, бедненький, до самой входной двери. Неделю потом его не было, думала, помер он, только, смотрю, опять появился...

— А что же вы-то его не взяли?

— Да разве ж я его прокормлю, сама на картошке с хлебом живу, а ему и молочко, и рыбка нужна. Выношу я ему, что у самой остается, да только не хочет он ничего есть. Лежит здесь молчком... В подвал иногда спустится, а так все лежит и лежит.

Я наклонилась к коту и тихонько позвала:

— Васенька, Вася...

Он поднял на меня свои тусклые гноящиеся глаза, посмотрел и снова закрыл.

— У вас тряпки грязной никакой не найдется? — спросила я у Варвары Тихоновны.

— Ты что, решила себе его взять? — спросил до этого стоявший молча Николай.

— Да,— решительно ответила я.— Это судьба мне вместо ушедшего Игоря Ваську посылает. Не тигр, конечно, но тоже из породы кошачьих. Это судьба, Коля.

— Найдется, найдется,— засуетилась Варвара Тихоновна и принесла какую-то ветхую ситцевую тряпочку.

Я осторожно завернула Ваську, подняла, прижала к себе и почувствовала, как он мелко-мелко дрожит.

— Пойдем ко мне жить, Васенька, пойдем, мой хороший. Двое несчастных — уже не один. Вдвоем нам легче будет.

В квартире я первым делом, пока Николай укладывал продукты в холодильник, согрела немного молока и подставила Ваське под нос, но он остался к нему совершенно равнодушен, так же как и к мелко нарезанному мясу.

— Ты ему еще колбасу копченую дай! — возмутился Колька и отобрал у меня кулек с котом.— Сметану достань и чай завари — ему глаза промыть надо.

Мыкола набирал на палец немного сметаны и мазал Ваське нос, и тому ничего другого не оставалось, как ее слизывать. Когда, по Колькиному мнению, кот немного поел, он стал очень осторожно ваткой промывать ему глаза — Васька относился ко всему этому совершенно безучастно. Так же безропотно он стоял в большом тазу, где я развела теплую воду с шампунем, когда мы его мыли, чувствуя под руками каждое из его тоненьких кошачьих ребрышек. Завернув Ваську в старое махровое полотенце, Николай опять попытался накормить его сметаной, но кот элементарно уснул, измученный как старыми, так и новыми потрясениями.

Егоров ушел, а я, разобрав окончательно вещи и продукты, поставила в ванной под раковину большую жестяную банку из-под сельди, нарвав туда старую газету. А в кухне оборудовала Ваське в углу на куске старой клеенки что-то вроде столовой, куда поставила два блюдечка, одно с молоком, второе с мясом, а сама села в кресло, положила Ваську на колени и стала его гладить, приговаривая:

— Спи, Васенька, спи. Ты теперь дома, тебя никто больше не обидит. Тебе здесь будет хорошо и спокойно. Спи, Василис,— и услышала, как он тихонько замурчал, слабо-слабо, но замурчал.