Лилия с шипами

— Помолчи! — невнятно простонала я, схватив подушку и уткнувшись в нее лицом. — Дай в себя придти…

Танька замолчала. В наступившей тишине особенно отчетливо слышалось гудение в ушах и бешеные удары моего сердца. Но я слышала и кое-что другое. Сначала испуганный, и затем окрепший, и ставший циничным голос подруги, пересказывавший чудовищную историю, перемежая ее плоскими шутками. Как она это сказала — «Убрали все»… Почему-то меня сильнее всего царапнуло именно это. О чем я думаю, господи! Я убила двух человек! Пусть это были бандиты, может, даже, убийцы, это совершенно не имеет никакого значения… Мысль прервалась. Со мной происходило что-то странное — я словно всеми силами старалась отгородиться от Танькиного рассказа, перед глазами, вместо кровавой бойни, возникали картинки совершенно с этим не связанные — растерянное Сашкино лицо, уютно булькающий самовар, ласково улыбающаяся Серафима Афанасьевна, конь Чубайс, подкидывающий зад, пес, кинувшийся на мою защиту…

Неожиданно для самой себя я встала, и вышла в коридор.

— Ты куда это? — настороженно поинтересовалась Танька.

— На балкон, подышать свежим воздухом, — отозвалась я, лишь бы она отвязалась.

— А? — задохнулась вдруг Танька. — Постой!

— Что такое? — неохотно развернулась я.

— Мне… Мне нехорошо, водички дай, пожалуйста, попить, — откинувшись на спинку дивана, умирающим голосом произнесла она.

Забыв обо всем на свете, я бегом кинулась на кухню — она и впрямь, выглядела так, словно вот-вот потеряет сознание.

— Открой, пожалуйста, окно, что-то душновато здесь, — пролепетала Танька, отпивая мелкими глотками принесенную мной воду.

Обеспокоенная состоянием подруги, которая всегда хвасталась, что здорова как тяжеловоз, я метнулась к окну и, привстав на цыпочки, открыла форточку. Минутку постояла, и не чувствуя ни малейшей тяги от окна, сказала, направляясь к двери:

— Сейчас, я в гостиной на балкон дверь открою, а то здесь форточка совсем маленькая, пока проветрится…

— Нет! — срывающимся голосом выкрикнула Танька, облившись водой, и хватая меня за руку. — Не уходи, прошу тебя! Побудь со мной! Мне страшно!

— Тебе… что?

— Страшно! Какой-то приступ паники накатил, черт с ним, с окном, пожалуйста, сядь, посиди со мной!

Да, обморок явно не за горами: ее лихорадило — руки тряслись так, что оставшаяся в стакане вода продолжала выплескиваться на диван и на ее колени, щеки то бледнели, то краснели, лоб покрылся испариной. Я забрала у нее стакан, и присела рядом.

— Тань, может, скорую вызвать? Паршиво выглядишь, если честно…

— Не надо, мне уже немного получше, — чуть более живо ответила Танька. — Просто у меня иногда бывают эти… Как их… Гипертонические кризы, вот. Давление скачет то вверх, то вниз. И паника вдруг ни с того ни с сего накатывает.

— Впервые слышу, чтобы у тебя были какие-то проблемы со здоровьем… Хотя… После того что произошло, неудивительно… Тебя ж чуть не зарезали! — вспомнила я и устыдилась своих недостойных мыслей в адрес подруги, пережившей такой стресс. — Послушай, так надо же в полицию заявить… Было… Тьфу ты, на фига ты все это устроила? — неожиданно рассердилась я, все случившееся вдруг предстало передо мной в ином свете. — Какого черта ты все улики уничтожила вместе со своим приятелем? Ты понимаешь, что все, что вы проделали, это подсудное дело?

— Лиль, не кричи, пожалуйста, на меня! — тихим голосом попросила Танька, бессильно роняя голову мне на плечо. — Сама не понимала что делаю. Просто в каком-то ступоре была, делала все на автомате, когда все закончилось, ну, то есть, когда я уже кровь замыла, то только тогда сообразила что к чему, да уже поздно было. Даже жалко, что Артурик так близко оказался, если б не это, то может быть он так быстро не приехал, и я отозвала б его… А потом… А потом уже поздно было переигрывать, что сделано, то сделано.

Я слушала, и не до конца понимала, что она говорит — чем дальше, тем бессвязнее становилась ее речь.

— … Стащила с тебя эту водолазку проклятую, и кое-как блузку нацепила, какая с краю висела в шкафу. Еще тебя умыть умудрилась не разбудив… Да, у тебя ж все лицо в крови было, и шея!

Я дотронулась до своей щеки, и меня передернуло от отвращения.

— Так я ватой мокрой физиономию тебе протерла, знаешь, специально поставила рядом мисочку с теплой водой, и вату окунала туда, чтоб ты от холодного не проснулась. Ой, как я боялась, что ты придешь в себя раньше времени! — пожаловалась она, крепко вцепившись в мою руку, словно боясь, что я сейчас оттолкну ее и уйду. — Но ты была как каменная, я уж думала, что так в себя и не очухаешься, и надо будет в больницу тебя везти…

Несмотря на ужас, охвативший меня вновь, чувствовалось, что весь этот поток слов не только для того, чтобы поведать мне о том, что я пропустила. Казалось, она не может остановиться, боясь, что я сделаю что-то такое, чего делать, по ее мнению, не должна ни в коем случае. А может, мне это только кажется? Может, это просто нервное? Необходимость выговориться и только?