Лилобус

Более того, они просто не поймут, никто не поймет. Мари напишет из Улуогги или еще откуда-нибудь, где у них духовные упражнения — названия там все время странные какие-то — и поведает, что благословенны те, кто жертвует собой и помогает ближним. Прелестно. Харри из Детройта посоветует ей поступить так, как она сочтет нужным, поскольку лишь она может непосредственно оценить обстановку. И намекнет еще, наверное, что доход у нее неплохой, и великодушно добавит, что пока не претендует на свою долю в семейном бизнесе. Дэн из Англии пришлет письмо, или даже позвонит: станет яростно убеждать, что надо вернуться домой, что работать медсестрой — это не серьезно, и все, что ни делается, все к лучшему. Может, еще тактично заметит, что, наверное, новой хозяйке паба уже не раз предлагали руку и сердце. Ей только двадцать шесть, почему они решили, что ей уже и надеяться не на что? Ведь она их родная младшая сестра. В детстве они казались большими и умными, с ними всегда было так весело; а теперь письма ей присылали и изредка в гости наведывались какие-то чужие люди, которые думают только о себе. И считают ее старой девой.

— А тебя твои родные сводят с ума? — спросила она у Тома; они в это время поравнялись с огромным грузовиком — содержимое кузова, казалось, вот-вот вывалится им на головы.

— Разумеется, — сказал Том. — Родные-то как раз и достают. Посторонние прохожие, атомная бомба, экономический кризис — это все никого не волнует, до ручки доводят именно родичи.

— Или любовь? Или когда ее не хватает? — Силия ни на кого не намекала, она, как и Том, говорила об отвлеченных идеях. Вот поэтому они так легко находили общий язык и не боялись подолгу молчать.

— Пожалуй, но любовь так или иначе связана со словом «семья». Например, ты любишь девушку, умоляешь стать твоей женой; она ни в какую, ты сходишь с ума. Это — семья. Или, скажем, ты жену свою ненавидишь, терпеть не можешь, услал бы в открытый космос на первой попавшейся ракете. И это — семья.

Силия рассмеялась.

— Господи, тебе бы психиатром работать в семейных консультациях.

— Я и сам удивляюсь, что меня до сих пор туда не зовут, — ответил Том, и они в молчании проехали еще пятьдесят миль.

Она была рада возможности выйти и поразмяться. В иных рейсах, как ей рассказывали, пассажиры застревали в пабах на час-полтора, не меньше, но Том Фицджеральд не позволял расслабляться, времени хватало только на то, чтобы посетить дамскую комнату и что-то выпить. Даже кофе взять не успеешь, потому что в пабах его долго готовят, а в «Райанс» в Ратдуне не подают вовсе.

— Силия, что тебе взять? — Ди всегда удавалось первой добраться до барной стойки и привлечь внимание бармена. Силия попросила бутылку «Гиннеса». Ди ничуть не изменилась — по крайней мере с тех пор, как она, раздуваясь от гордости, пришла в «Райанс» похвастать новой школьной формой. Она покрасовалась перед кем только могла, и все угощали ее — кто лимонадом, кто шоколадкой, некоторые даже вручали полкроны. За дочь доктора, поступившую в элитную монастырскую школу-интернат, все могли только порадоваться. Когда в Ратдуне кто-то рождался или умирал, люди всегда звали доктора Берка, и никто не стал бы завидовать успехам его детей: кому, как не им, желать всяческих благ?

Силия передала Мики небольшую баночку с мазью от пролежней, которую взяла в больнице, — так, чтобы Ди не заметила — вдруг решит, что она пытается подменить врача; но ей, наверное, такое даже и в голову не пришло бы. Ди славная девушка, у нее очень заразительный смех, и терпение к тому же ангельское — иначе как можно так живо беседовать с Нэнси Моррис об ее занудной работе и бесконечно выслушивать истории о врачах — о мистере Том, и о мистере Этом. Как только Ди все это выносит, и при этом даже интерес изображает, и помнит все их несчастные имена?

Десять минут прошли, и они снова оказались в уютной полутьме автобуса.

Она увидела, что у Тома в салоне есть кассеты; раньше она их не замечала.

— А это у тебя магнитола? — спросила она с интересом, когда они выехали на дорогу. — Я думала, это просто радио.

— А ты думаешь, чего я над этой колымагой так трясусь? — усмехнулся он. — Все мое вожу с собой.

— А музыку почему не включаешь?

— Думаю, у каждого свой вкус, не хотел бы вам навязывать свой.

— Ну конечно, тебе решать, как же иначе, — запрокинув голову, рассмеялась Силия. — А как же демократия? Пусть все приносят кассеты, какие хотят. Например, одну неделю я, потом кто-то другой.

— Нет уж, стилем кантри я и так сыт по горло, — ответил он. — И если случайно услышу еще хоть две ноты, тут же заеду в самое глубокое болото и всех там утоплю.