Лилобус

Но мама Силии ни о чем таком и слышать не желала. Это остальные все не знают меры, выставляют себя на посмешище и влезают в долги. В Ратдуне есть мужчины, у которых от пьянства отекли носы, и на щеках виднеются красные и синие прожилки. А женщины ездят за покупками в большой город в семнадцати милях, и как могла бы сообщить вам Кейт Райан, покупают не меньше полдюжины бутылочек пива, пряча их под кухонными полотенцами и прочей ерундой, купленной для отвода глаз. Маленькие бутылки легче спрятать, к тому же их содержимое употребляется быстрее. Кейт Райан могла бы рассказать вам о дамах, которые заходят вечером выпить «всего одну кружечку», и потом из сумочек достают бутылки и доливают – она все видит. Они не хотят у всех на виду заказывать больше одного стакана. Но мама Силии не желала ни слова слышать о той даме, которой не надо было ничего прятать, потому что все стояло рядом на полках, и она зарабатывала этим на жизнь двенадцать часов в день.

В первый раз, застав маму пьяной, она испытала сильное потрясение. Ведь мама не пила – это папа был пьяницей. Она это усвоила, как разницу между правым и левым, черным и белым. И вот – то же невнятное бормотанье, попытки спорить непонятно о чем… Силия с трудом держала себя в руках – в ней было не узнать ту собранную медсестру Райан, которая в больнице могла совладать с чем угодно. На следующий день мама долго извинялась, и слушать ее было страшно: она, оказывается, отравилась, потому что съела куриного паштета из банки; надо пожаловаться изготовителям, послать им этикетку. Мало того, что ночью ее несколько раз тошнило - у нее теперь что-то с головой. О вчерашнем вечере она толком ничего не помнит. Силия тихо сказала, что быть может, куриный паштет и не первой свежести, но память ее подводит, скорей всего, потому что она слишком много выпила. И мама вышла из себя, подняла крик – такие скандалы случались, только когда жив был папа. Она не пила. Силия, будь любезна, уточни, что ты имеешь в виду? Ты видела, чтобы мама вчера выпила хоть каплю алкоголя? Силия пожала плечами. Она подумала: то было один раз, может, больше не повторится. Забудем.

Три недели спустя она приехала на выходные домой и увидела, как мама смешивает джин и водку, забывает брать деньги у посетителей и отвлекается на болтовню, пока пиво льется из кружек. Тогда Силия решила, что надо забронировать место в «Лилобусе» и на выходных, когда нет дежурств, приезжать домой. Так продолжалось уже год, и маме становилось все хуже. И самое ужасное: она в этом не сознавалась ни на мгновение. Даже себе самой.

В больнице Силия видела десятки – или даже сотни человек, которые пытались спасти тех, кто беречь себя не хотел. К ним привозили стариков, которые отказывались переселятся в специальные лечебницы и по три раза устраивали пожар у себя на кухне; и старушек, которые в очередной раз ломали шейку бедра, потому что никого не попросили перевести их через улицу. К ним поступали исхудавшие анорексики, не желавшие есть; сердечники с пепельно-серыми лицами, которые работали сверхурочно, много нервничали и ели пищу с избытком холестерина; женщины, которых истощила четырнадцатая беременность; матери школьников, чьи дети наглотались таблеток; мужчины, у которых отказала печень, хотя им жены на сто ладов объясняли, что алкоголь это отрава и верная смерть. Для всех она находила слова сочувствия, ко всем проявляла понимание. Но в глубине души она не верила, что близкие пациентов действительно сделали все, что могли. Если бы у нее была дочь, которой так плохо в школе, что она похудела на двадцать пять килограммов, Силия не сидела бы сложа руки, а постаралась разобраться, в чем дело. Если бы отец не был в состоянии жить в доме один, она забрала бы его к себе. И только теперь она начинала понимать, что не так все просто. Каждый живет своим умом. А до мамы достучаться сложней, чем достать содержимое герметичного ящика в банковском сейфе.