Вдруг насекомые разлепились и замерли, усевшись на тонкой еле заметной нити паутины. Поначалу я не могла понять, в чем дело, а потом до меня «дошло»: они увидели третью бабочку. Белую, маленькую, донельзя расстроенную. С начинающими краснеть от гнева крылышками. Она сидела на шторе в самом дальнем углу в абсолютном одиночестве, как никому не нужный странный изгой.
Крупная лиловая бабочка сердито подергала усиками и медленно полетела к белой малышке. Я испугалась и резко прекратила смеяться, отпихнув от себя Хэя. В моих видениях эти две бабочки всегда дрались самым жестоким образом из-за третьей. Неужели и сейчас…
Я не хотела смотреть, как белая окончательно станет красной и поломанной. Я должна была это остановить. Причем немедленно.
Но нет. Я ошибалась. Вскоре обе взрослые фиолетовые бабочки уселись на штору к малышке, укрыв своими огромными крылышками всю ее целиком, как огромным разноцветным одеялом. Бабочки всё шуршали и шуршали, но это не был гнев или злость. Просто обычное укладывание спать непослушного шебутного малыша. Совместное. Будто вся семья в сборе, и даже вновь ставшей на радостях кипельно-белой бабочке в этой странной чешуйчатокрылой тройке место нашлось.
– Ты чего разревелась? – нежно произнес мой муж.
– Да так, – хлюпнула носом я. – Думаю, что желтый поросенок вовсе не третий лишний.
– Ты не выспалась и несешь бред.
– Это не бред. Свинья и впрямь всё это время была в неведении. Спасибо, что… в общем, спасибо за всё. Змея – это не гнев. Змея – это понимание и мудрость.
Хэй тихонько вздохнул и укрыл нас одеялом.
– Спи, философ. Ты перенервничала и устала. Только пообещай больше не убегать из дома без предупреждения. Особенно теперь.
– Хорошо.
Это странно объяснить. Но как только белая бабочка поняла, то она
«Это девочка, – одобрительно подумала я. – Ишь ты, как все сразу засуетились. Как вокруг настоящей принцесски»…
То ли свет так лег, то ли и вправду произошло настоящее чудо, но после этого все бабочки вспыхнули на миг нежно-розовым цветом, затем – синим, окончательно став лиловыми с редкими проблесками иных красок. Потом бабочки просто исчезли из комнаты, оставив на шторе лишь легкий шлейф неяркой перламутровой пудры от крыльев.
Лиловые бабочки, синее безбрежное море... мои давние сны оказались пророческими, как оказалось. Наверное, это и есть то, что люди называют судьбой. Странной, нелепой судьбой, от которой нельзя убежать или спрятаться, сколь ни пытайся.
Век даже самых красивых и ярких бабочек краток, это правда. У всего есть начало и конец. Но это совсем не страшно. Без второго не будет первого, это известный постулат дуализма. На самом деле умереть ради близкого человека не трудно. Гораздо труднее ради этого человека прожить достойную жизнь. На это требуется намного больше отваги и мужества.
Я не знаю, сколько мне и моей семье отмеряно дней, но что-то мне подсказывает: всё у нас еще очень и очень долго будет хорошо.
Почему я так считаю? Одиночество и непонимание губят, а настоящая семья дарит крылья. И многоопытному мудрецу в одиночку правильной дорогой идти очень сложно, но когда его поддерживают близкие, даже самый трудный путь превращается в увлекательное и приятное путешествие.
Определенно, это так. Мои любимые лиловые бабочки и их забавные потомки до сих пор парят над безбрежным Южно-Китайским морем. И это прекрасно.
– Мам, пап, – неожиданно по-русски произнес вошедший в спальню Ян. – Можно я тут… с вами… простите, что не на местном наречии…
Хэй сердито цокнул.
– Ложись между нами, горе ты мое луковое, – проворчал мужчина, откидывая одеяло. – Опять кошмары про огненное колесо приснились?
– Угу.
– Спи. Никто тебя никогда не обидит, обещаю.
– А я… вам не помешаю?
– Спи, сынок. Не помешаешь. Никогда не помешаешь. Кровать большая.
– Еще двоих таких же, как ты, поместит, – улыбнулась я.
Ян счастливо завозился, укладываясь в самую серединку в обнимку с игрушечным плюшевым поросенком, а потом уснул.