Лиловые люпины

ШКОЛЫ НЕ БЫЛО, А ЗНАЧИТ, НЕ БЫЛО И МЕНЯ В НЕЙ. НО ТАК ВЕДЬ НЕ ОСТАВЯТ, ПЕРЕСЕЛЯТ В ДРУГУЮ, МОЖЕТ БЫТЬ НЕУЮТНЕЕ, ГОЛЕЕ И ТЕСНЕЕ, ГДЕ БРОДЯЧИХ КЛАССОВ ЕЩЕ БОЛЬШЕ, КАК, НАПРИМЕР, В ШКОЛЕ МАРГОШКИ ВЕШЕНКОВОЙ. 9–I РАСКАССИРУЮТ, Я И ВПРАВДУ ОСТАНУСЬ БЕЗ ВСЕХ БЕЗ НИХ, НО СРЕДИ СОВСЕМ ЧУЖДЫХ И НЕПРИЯЗНЕННЫХ, КОНЕЧНО, УЧИТЕЛЕЙ И ДЕВ НОВОЙ ШКОЛЫ. НАТАШКА ОРЛЯНКА, ЕСТЕСТВЕННО, НЕ ПОПАДЕТ В ОДИН КЛАСС СО МНОЙ, А КИННА, ВООБЩЕ, УЕДЕТ В МОСКВУ. Я БУДУ СУЩЕСТВОВАТЬ В ЧУЖОЙ ШКОЛЕ ИЗ МИЛОСТИ, НАТУЖНО И ЗАИСКИВАЮЩЕ СЖИВАЯСЬ С ПОСТОРОННИМИ, КОНЧАЯ ДЕСЯТИЛЕТКУ НЕПОЛНОЦЕННОЙ ПОГОРЕЛИЦЕЙ…

ПОНИМАЯ, ЧТО ПОЗДНО ЗВАТЬ МОЮ, Я ВСЕ-ТАКИ ИСТОШНО И БЕЗЗВУЧНО ЗАОРАЛА:

— МОЯ! МОЯ! ГДЕ ЖЕ ТЫ?! ЗАЛЕЙ, ЗАЛЕЙ СКОРЕЕ!

ЗАЛИВАТЬ УЖЕ БЫЛО НЕЧЕГО. Я СДЕЛАЛА, ЧТО ХОТЕЛА.

— Медом, что ли намазано, говорю? А, Ник?.. Хиляем на Крестовский!

Я очнулась. Школа стояла невредимая и несокрушимая, словно крепость, желтыми отсветами окон квадратя грязный снег пустыря.

Мы пошли по Малому и свернули в длинную дугу Большой Зелениной, поблескивающую мокрыми диабазовыми торцами. Там, где она кончалась, за Юркиной Барочной, над мостом густо и ядовито розовел закат, завершавший мой нынешний черный белый день. Хотя Юрка продолжал тискать и поглаживать мне предплечье, МОЙ больше не оживал. Казалось, ЕГО особенно отпугивали Юркины разговоры, неистощимо ширпотребные, скучные, настойчиво обсасывающие какие-то попутные мелочи. Но не молчать же? Он и говорил.

Мы приблизились вплотную к закату, перешли Малую Невку и оказались на Крестовском острове.

В здании Юркиной «конторы», ИРПА, не обнаружилось решительно ничего примечательного. Вероятней всего, это строение отличало только то, что тут была его, Юркина работа, — и он подчеркивал неутомимо: «Гляди, моя проходная! Моего участка окна! А вот, да ты смотри, окна нашей столовой, гляди, гляди же!»

Но мне гораздо больше приглянулось соседство ИРПА с так называемым дубом Петра Великого. Если император и сажал этот дуб, он никак не мог бы предположить, что гладкий крепкий желудь, зарытый им тут, превратится когда-нибудь в такую немощную, безобразно искуроченную развалину. Дерево, обнесенное чугунной оградкой, покрывали шишковатые опухоли наростов, кора местами отпала, обнажив неприятно-телесного цвета древесину.

Закат, в который мы, казалось, давно вошли, здесь снова отодвинулся вдаль, туда, где узенькая речка Крестовка впадала в Среднюю Невку, отделявшую Крестовский от Елагина острова. Мы задержались на мостике через Крестовку. Отсюда хорошо проглядывались два самых интересных места острова. На левом берегу располагалась основательно вытоптанная территория собачьего питомника. Под крики толсто одетых дрессировщиков: «Рядом! Сидеть! Фас!» — мелькали, взбирались на гимнастические бревна, издавали хоровой заливчатый лай легкие и мощные серые тени овчарок. Как раз напротив, на правом берегу, виднелось изо дня в день созерцавшее собачьи тренировки изящное голубое здание правительственной дачи. Пронзительный отблеск заката подкрашивал розовым белые колонны классического портика, кругло стриженные кусты прибрежного садика, играл в чистых высоких окнах. Мы пошли обратно, к трамвайной линии.

За мостиком тянулись длинные неказистые заборы. Юрка толкнул незаметную дверь в одном из них: «А тут мой стадион! Когда на байдаре не вдрызг выматываюсь, в волейбол тут вот прыгаю, на моем корте!»

Большая легкая вольера корта занимала чут не весь стадиончик, со всех сторон окаймленная ровными аллейками тополей с аккуратно обрубленными голыми ветвями крон. Кроме корта, здесь находился дом причудливой конфигурации, с башенками, шпилями, открытыми террасами, где за балюстрадками летом отдыхали усталые гребцы («Моя терраса, чаёк тут летом попиваем!»). Дом стоял на самом берегу Малой Невки, стекая в нее широким покатым спуском («Мой спуск, а вон, видишь, ворота над ним, моего эллинга ворота, там моя байдара зимует!»).

Стадиончик необыкновенно мне понравился. Отгороженный забором от Крестовского и рекой от всего города, который мог лишь посылать сюда дальний шум и зыбкие светящиеся отражения в черной МОЕЙ Невки, он представлял собой пустынный, замкнутый и уютный островок на острове. Здесь имелись и вкрапления природы в виде тополей, и следы заманчивой спортивной жизни, украшенной изысканными названиями вроде «эллинга».

Вдобавок в стене отдохновенного пристанища гребцов темнела прикрытая сверху террасой выемка, углубление крыльца перед входом. Тут висели красные огнетушители и стояла в затишке обычная садовая скамейка. На нее-то мы без промедления и уселись, тут же начав целоваться. Юрка просунул руки под мой воротник и стал гладить мне шею. От его рук еще пахло керосином (запачкал, когда затыкал бутылки). После безнадежного, казалось, отсутствия МОЙ вспыхнул с неимоверной силой, едва Юрка замолк в поцелуях, но исчезал всякий раз, как Юрка в промежутках заговаривал, а потом снова возобновлялся, и все ЕМУ, МОЕМУ, чего-то не хватало, ОН точно выпрашивал и выпрашивал что-то новое, незнакомое.