Лиловые люпины

Тем временем Юркины руки быстро, вслепую, лихорадочно расстегнули его и мое пальто, и Юрка прижался ко мне крепко-крепко, грудью, животом, ногами. Это уже был не сдержанно, хоть и горячо текущий МОЙ, а костер, сноп, молнийная вспышка электросварки, на миг спаявшая нас за прикрытием распахнутых створок пальто. Я ощутила внизу Юркиного живота что-то твердое, упругое, не-подозреваемое, поняла, что это и есть источник и средоточие его МОЕГО, почувствовала, что и мой МОЙ берет начало где-то внизу моего тела, и одновременно мерцающе, смутно приблизилась к догадке, чего они все вчера искали на подкладке моего пальто, как всегда, значительно опережая события… Меня внезапно потянуло уступить, сдаться, покориться чему-то, неизвестно чему. Я в испуге вырвалась и бросилась обратно на подоконник, но Юрка тут же оказался рядом и продолжил свой «струнный» поцелуй. Оторвавшись и с непонятной жалостливостью вроде бы успокаивая Юрку, я спрашивала, повторяла одно и то же:

— Ну, что ты, что ты, что ты?.. Ты что, ты что?..

— Ничего, пока терплю, слатенький, — сурово отвечал он, и это, какое-то фабричное, окраинное словцо стало первым любовным словом моей жизни. Юрка взглянул на часы и так же подчеркнуто сурово, угрожающе и значительно добавил: — Но запомни: пятое марта, девять часов пятьдесят минут вечера.

ВЫШЛО ТАК, ЧТО ЭТИ ЦИФРЫ ЗАПОМНИЛИ НЕ МЫ ОДНИ, А ВСЯ СТРАНА.

Под сенью эвкабабов

Мы, Юкки и Никки, две лани заповедной королевской рощи, подобные двум бархатистым сгусткам быстроты и ужаса, мчались к родной чаще, чтобы укрыться от охотников под сенью бронзовотелых эвкабабов. По зеленому шелковому лугу мчались мы, и погоня летела за нами по пятам, и воистину страшна она была. И я, Никки, была ранена стрелою, и кровь мелкими рубинами отмечала мой след на изумрудной траве луга, и запах ее воодушевлял борзых, этих предательниц звериного рода в ошейниках из глубоких сапфиров цвета реки в ветреный день.

Много загадочного и неразумного рассказывали о нас остальные лесные звери планеты Лиолы. У них вызывало трепет и насмешки то, что нас нарочно взращивают под эвкабабами для королевских охот, и возмущало их, что мы это знаем и ждем своего часа. И они не могли нам простить, что мы познали человечий язык и странные имена всех тех неживых тканей, камней и металлов, которые нельзя есть, но которыми так охотно украшает себя Двор. И не подозревали звери, какой неслыханной чести мы удостоимся в тот час, когда нас пронзят копья высочайших особ королевской свиты, а может быть, и самих Короля и Королевы. И честь эта искупала для нас страх смерти, и час наш был близок, и мы различали за спиной бряцание августейшего оружия.

Впереди погони скакала прекрасная возлюбленная Короля, Элен Руо. Бела как молоко была шерсть коня, покорного наемника красавицы, и на сбруе его переливались, смешивая красное и бледно-зеленое сияние, бесчисленные гранаты и хризолиты, и копыта его, окрашенные киноварью, сверкали чеканным золотом подков.

Кожа Элен Руо тоже блистала на солнце, точно гладкий белок ее ослепительного глаза, в желтом, как янтарь северных морей, зрачке которого светилось удовольствие преследования. На груди ее как знак особой милости красовалась эмалевая миниатюра с портретом властелина Лиолы, скакавшего чуть позади фаворитки на вороном коне. Год уже истек с того времени, когда Элен начала безраздельно повелевать Королем, а стало быть, и всею Лиолой.

В кавалькаде, отставшей от этой пары, ехали два старших брата Элен, Артур и Марио, блистательные и хитроумные царедворцы в розовом бархате, затканном серебром. И велика была их власть над младшей сестрой, обретенная еще в детстве, длившаяся до сих пор и позволявшая братьям повелевать сестрою, негласной повелительницей Лиолы.

Рядом с Артуром и Марио неслись на белых конях две иноземки, гостьи Короля Моника и Инесса. И были они не иноземки даже, но более того, инопланетянки. И все в эвкабабовой роще знали, что они прибыли прямо с неба, в необыкновенном летающем корабле. И Артур с Марио старались держаться ближе к гостьям, ибо любовь к ним поразила обоих братьев, едва они увидели таинственных юных дам при Дворе. И неотступно следовали братья фаворитки за Инессой и Моникой, и громко именовали их прекрасными и несравненными.

И воистину несравненными были иноземки, но прекрасны ли они, мы, лани, решить не могли. Глаз каждой из гостий странно раздваивался и размещался под темными ровными бровями по обе стороны переносицы, а не сиял во лбу над нею, как у красавиц Лиолы. И смело можно было сказать, что у Инессы и Моники по две брови и по два глаза и цвет их — цвет бирюзы, а не янтаря и нефрита, как у Элен или Королевы. И несказанную власть за несколько дней получили нездешние девушки над братьями, повелителями Элен, повелевавшей повелителем Лиолы.