Лиловый цветок гибискуса

Для большинства девочек из класса я так и осталась зазнайкой до конца полугодия, но это меня не особенно беспокоило, потому что мне нужно было вернуть первенство — а это забота поважнее. Мне казалось, что я каждый день пытаюсь удержать на голове мешок гравия. Буквы в тексте по-прежнему сливались перед моими глазами в красное месиво, и я по-прежнему видела в них дух нерожденного брата в подтеках крови. Я заучивала наизусть каждое слово, которое произносили учителя, зная, что потом ничего не пойму из учебников. После каждой контрольной у меня в горле набухал тугой ком — такой, как плохо приготовленный фуфу, — и не исчезал, пока не становились известны результаты.

Школа закрывалась на Рождественские каникулы в первой половине декабря. По дороге домой, сидя в машине с Кевином, я так пристально вглядывалась в табель, что написанное нетвердой рукой число «1» казалось мне семеркой. Засыпая в ту ночь, я видела озаренное улыбкой лицо отца и слышала его голос, говоривший мне о том, что он мной гордится, поскольку я истово исполняю волю Господа.

Декабрь — время пыльных ветров харматтана. С ним пришли запахи Сахары и аромат Рождества. Ветры сорвали изящные овальные листья с деревьев франжипани и тонкую хвою с сосен и засыпали всю округу тонкой коричневой пылью. Рождество мы всегда встречали в родном городе. Сестра Вероника называла это «сезонной миграцией игбо».

Она говорила — с забавным ирландским акцентом, звучащим так, словно слова катаются по языку, — что не понимает, зачем так много игбо построили большие дома в своих родных городах, если они проводят там всего пару недель в декабре, а все остальное время живут, порой в самых настоящих хихинах, в совершенно другом месте. Я же, в свою очередь, не понимала, зачем сестра Вероника силится постигнуть то, что надо принимать как данность: у нас так принято.

В день нашего отъезда дул сильный порывистый ветер. Наши казуарины вздрагивали и склонялись под его напором, словно кланялись языческому божеству пыли, а их кроны и хвоя издавали звуки, похожие на свистки футбольного рефери. Перед дверями дома в ожидании посадки стояли машины с раскрытыми дверцами и багажниками. Папа собирался сесть за руль «Мерседеса», мамино место было рядом с ним, а наше с Джаджа — на заднем сиденье. Кевин и Сиси ехали на автомобиле, принадлежавшем папиной фабрике, а еще один водитель, Сандэй, который сменял Кевина во время ежегодного недельного отпуска, должен был вести «Вольво».

Папа отдавал распоряжения, стоя возле гибискусов. Одной рукой он указывал на сумку или коробку и на багажник автомобиля, а другую держал в кармане белой туники.

— Чемоданы надо положить в «Мерседес», и эти овощи тоже. Бататы — в «Пежо», вместе с ящиками «Реми Мартин» и коробками с соком. Попробуйте уместить туда и okporoko[31]. Пакеты с рисом и garni[32] вместе с бобами и бананами положите в «Вольво».

Вещей оказалось так много, что Адаму оставил свой пост у ворот и пришел на помощь Кевину и Сандэю. Бататы были размером со средних щенков и заполнили весь багажник «Пежо». Даже на переднем сиденье «Вольво» оказались мешки с бобами, так что казалось, что там уснул кто-то из пассажиров. Кевин и Сандэй выехали первыми, мы двинулись следом за ними, чтобы в случае, если их остановят солдаты, отец увидел это и смог вмешаться.

Выезжая из ворот, папа начал чтение молитвы Розария. Он остановился после первого десятка, чтобы мама могла продолжить следующими десятью молитвами «Радуйся, Мария». Следующие десять молитв читал Джаджа, а потом пришла моя очередь.

Папа ехал медленно. Шоссе было однополосным, поэтому он не обгонял попутные грузовики, бормоча, что дороги сейчас небезопасны и что люди из Абуджа разворовали и растратили деньги, предназначавшиеся для расширения трассы. Другие машины гудели нам и вырывались вперед, и некоторые были так загружены рождественскими упаковками с бататом, рисом и напитками, что их днища почти касались дороги.

На Девятой миле папа остановился, чтобы купить хлеб и okpa[33]. Нашу машину окружили торговцы, они совали в окна вареные яйца, жареные орехи кешью, кипяченую воду, крича: «Купите у меня! Купите у меня! Я продам по хорошей цене!» или «Посмотрите на меня! Я — именно тот, кого вы ищете!».

Хоть папа и купил только хлеб и okpa, завернутое в горячие банановые листья, он дал каждому из торговцев по купюре в двадцать найра, и их крики «Спасибо!» и «Благослови вас Господь!» звенели в моих ушах, пока мы не добрались до Аббы.