Лиловый цветок гибискуса

Мы с Джаджа молча улыбались в ответ.

— Они всегда такие тихие и вежливые, — Адэ Кокер повернулся к отцу.

— Просто они не похожи на современных нахальных детей, которые не знают достойного воспитания и страха Божьего, — отозвался папа, и я была уверена, что за улыбкой на его губах и светом в глазах скрывается гордость за нас.

— Интересно, на что походила бы редакция «Стандарта», если бы мы все стали такими же немногословными.

Адэ Кокер шутил. Он смеялся, ему вторила Йеванда. Но отца это замечание не развеселило. Мы с Джаджа развернулись и молча пошли наверх.

Я проснулась от шелеста листьев кокосовой пальмы. Из-за глинобитных заборов, находящихся за нашими воротами, доносилось блеяние коз, пение петухов и чьи-то голоса:

— Доброе утро! Тебе хорошо спалось?

— Да, а тебе?

Я распахнула окно, впуская больше звуков и воздуха, сдобренного ароматами козьего помета и зреющих апельсинов. Джаджа постучал в дверь и вошел. В Энугу наши спальни располагались в разных концах коридора, а здесь они соседствовали.

— Проснулась? — спросил он. — Пойдем вниз, на молитву. Не будем ждать, пока папа нас позовет.

Я набросила летнюю накидку поверх ночной рубашки, завязала ее под мышками и пошла следом за братом.

Широкие коридоры делали наш дом похожим на отель, и это ощущение только усиливалось от запаха пыли в комнатах, кухнях и ванных, которые стояли запертыми большую часть года и ими никто не пользовался. Мы использовали только цокольный и первый этажи, второй и третий стояли нетронутыми уже несколько лет. Последний раз люди появлялись там, когда папу избрали главой деревни и он принял титул Omelora. Члены нашего итиппа[36] просили его об этой чести с тех пор, как он работал простым менеджером в «Левентис»[37]. Это было задолго до покупки первой фабрики. Они еще тогда считали, что отец достаточно состоятелен. Никто из нашего итиппа еще не удостаивался этого титула. Поэтому когда папа наконец согласился и местный священник провел с ним несколько длительных бесед о том, что из церемонии принятия титула необходимо убрать все языческие традиции, было устроено празднество, напоминавшее Фестиваль нового урожая батата[38] в миниатюре. Вся грунтовая дорога до Аббы была уставлена машинами, а второй и третий этажи нашего дома плотно заселены. Теперь я поднималась туда, только если хотела посмотреть, что происходит за дорогой, тянущейся вдоль стен нашего дома.

— Сегодня папа проводит заседание церковного совета, — сказал Джаджа. — Я слышал, как он сказал об этом маме.

— Во сколько начнется заседание?

— До полудня, — ответил он вслух, а глазами добавил: «И тогда мы сможем побыть вместе». В Аббе наши с Джаджа расписания не действовали. Мы могли больше разговаривать и меньше сидеть в своих комнатах, потому что все внимание отца поглощали другие занятия: он развлекал бесконечную череду гостей, посещал собрания церковного совета, которые начинались в пять утра, и городского совета, которые длились до полуночи. Или, может, все было иначе просто потому, что жизнь в Аббе шла по другим законам: здесь люди свободно приходили на наш двор и воздух, которым мы дышали, двигался намного медленнее.

Папа с мамой ждали нас в одной из маленьких комнат, примыкавших к основной гостиной.

— Доброе утро, папа. Доброе утро, мама, — поприветствовали мы их.

— Как дела? — спросил папа.

— Хорошо, — ответили мы.

Папа выглядел бодрым, наверное, он встал очень рано. Он листал Библию, переплетенную черной кожей, католическую версию Второканонических книг. Мама выглядела сонной и терла глаза, когда спрашивала, хорошо ли нам спалось.

Я слышала голоса, доносившиеся из гостиной. Люди собрались в доме с восходом солнца. Когда мы осенили себя крестным знамением и встали на колени, раздался стук в дверь и в комнату заглянул мужчина в потертой футболке.

— Omelora! — провозгласил он. — Я сейчас ухожу. Мне нужно знать, могу ли я купить христианские подарки для своих детей в Ойе Абагана.

Мужчина говорил по-английски с таким сильным акцентом игбо, что даже в самых коротких словах появлялись лишние гласные. Папе нравилось, когда жители деревни разговаривали с ним на английском. Это показывало, что они не глупы.

— Ogbunambala, — сказал отец, — подожди меня, я молюсь со своей семьей. Я хочу сделать подарок твоим детям. И ты преломишь со мной мой хлеб и разделишь чай с молоком.

— О! Omelora! Спасибо, господин. Я еще не пил молока в этом году!

Мужчина не торопился покидать дом. Видимо, ему казалось, что если он уйдет, папа забудет о своем обещании напоить его чаем с молоком.

— Ogbunambala! Иди и сядь, подожди меня там.