Лиловый цветок гибискуса

Я вышла на террасу, все еще кашляя. Было ясно, что я не привыкла к осветлению пальмового масла, что мне привычнее растительное, которое не надо выжаривать. Но в глазах Амаки больше не было ни злости, ни укора, ни усмешки. Я была благодарна ей, когда позже она позвала меня обратно, спросив, не помогу ли я ей порезать овощи для супа. И я не только порезала овощи, я сделала garri. Без присмотра ее внимательных глаз я налила правильное количество горячей воды, и garri получился ровным и плотным. А потом я положила себе на тарелку garri, отодвинула его в сторону, туда же налила густого супа и стала смотреть, как вязкая жидкость растекается по тарелке. Я никогда раньше так не делала, дома мы с Джаджа использовали для этих блюд разные тарелки.

Мы ели на веранде, хотя там было почти так же жарко, как на кухне. Металлические прутья на ощупь казались горячими, как из печки.

— Дедушка Ннукву говорил, что такое сердитое солнце в разгар сезона дождей означает, что надвигаются сильные ливни, — сказала Амака, когда мы уселись на циновки со своими тарелками.

Из-за жары мы ели быстро, потому что спустя какое-то время даже суп приобретал вкус пота. А после еды мы отправились к соседям на самый верхний этаж, чтобы на их террасе попытаться поймать ветерок. Мы с Амакой стояли возле перил и смотрели вниз. Обиора и Чима сидели на корточках возле детей, играющих в «Лудо», следя за кубиком и фишками. Кто-то вылил ведро воды на пол террасы, и мальчики легли на пол, охлаждая спины.

Я смотрела на Маргерит Картрайт авеню, на проезжающий по ней красный «Фольксваген», который, громко ревя двигателем, преодолел лежачего полицейского и скрылся на другом конце улицы. Не знаю почему, но мне стало очень грустно, когда я на него смотрела. Может, из-за того, что он ревел, как автомобиль тетушки Ифеомы, а ведь очень скоро я увижу ее машину в последний раз. Сейчас она уехала в полицейский участок, чтобы получить справку, которая ей понадобится для собеседования в американском посольстве и получения визы. Там ей придется доказывать, что она никогда не привлекалась к уголовной ответственности. Джаджа поехал с ней.

— Полагаю, в Америке нам не нужно будет обшивать свои двери металлом, — сказала Амака, будто догадавшись, о чем я думала. Она быстро обмахивала себя газетой.

— Что?

— Как-то мамины студенты вломились в ее кабинет и украли экзаменационные вопросы. Она обратилась в хозяйственный отдел и сказала, что ей нужны металлические решетки на окна и на двери кабинета, а ей ответили, что на это нет денег. Знаешь, что она тогда сделала?

Амака повернулась и посмотрела на меня. Сдержанная улыбка приподняла уголки ее губ. Я отрицательно покачала головой.

— Она пошла на стройку, где ей бесплатно дали стальную арматуру. Тогда она попросила меня и Обиору помочь ей поставить ее. Мы насверлили дырок, поставили в них арматуру и закрепили цементом.

— Ого, — сказала я. Мне захотелось протянуть руку и коснуться Амаки.

— А еще она повесила на двери объявление: «Вопросы к экзамену ищите в банке».

Амака улыбнулась, а потом стала разворачивать и снова складывать газету.

— Я не смогу быть счастливой в Америке. Там все будет иначе.

— Ты станешь пить свежее, настоящее молоко прямо из бутылки. И больше не будет никаких консервных банок с порошком и растворимой сои, — сказала я.

И Амака рассмеялась тем самым открытым смехом, который показывал щербинку между ее зубами.

— А ты смешная.

Я никогда в жизни не слышала ничего подобного. Размышления об этом я решила оставить на потом, но главное то, что я смогла ее рассмешить. У меня получилось.

И тогда пошел ливень, он рухнул на землю сплошной стеной, сквозь которую не было видно даже гаража на другом конце двора. Небо и землю объединила мерцающая, двигающаяся пелена цвета жидкого серебра. Мы бросились домой, на террасу, чтобы достать ведра и подставить их под дождь, и смотрели, как быстро они заполняются. Все дети высыпали во двор в одних шортах, они радовались, кружась и танцуя под чистым дождем, в котором не было пыли, оставляющей на одежде коричневые разводы. Ливень прекратился так же резко, как и начался, и солнце снова вышло из-за облаков, словно зевая после кратковременного сна. Ведра были полны, мы вытащили из них попавшие со струями воды листья и веточки и занесли в дом.

Когда мы вернулись на террасу, я увидела, как во двор въезжает машина отца Амади. Обиора увидел это тоже и со смехом спросил:

— Мне кажется, или святой отец приезжает к нам чаще, когда здесь Камбили?

Он и Амака все еще смеялись, когда отец Амади преодолел несколько ступеней, ведущих на террасу.

— Я знаю, что Амака говорила обо мне секунду назад, — сказал он, подхватывая Чиму на руки. Отец Амади стоял спиной к заходящему солнцу, которое было красным, словно от стеснения, и в этом свете его кожа сияла.