«Лимонка» в тюрьму (сборник)

Стоим с подельником у разных косяков одного и того же дверного проёма. «Уважаемые москвичи и гости столицы, Бутырский замок приветствует вас!» – улыбнулись, перемигнулись: «Ну что ж, бывает и так».

«Фамилия. Имя. Отчество. Статья. Дата, место рождения. Место жительства (прописка!). Паспортные данные». (Паспортные данные помню наизусть. Разбуди хоть ночью, хоть вусмерть пьяным, как от зубов отскочит.) Бутырка прям как Нью-Йорк, начинается с карантина. Таможню прошёл, и покатилось: врачи, дактилоскопия, врачи – раздвинь ягодицы, закатай плоть; шрамы, татуировки, трусы, носки, куртки, носовые платки. Снова по сборкам и пеналам.

Перед кабинетом врача:

– Вещи оставить в коридоре!

– Какого?!

– Я тебе поспрашиваю, – и заталкивают в кабинет.

Мусора остались в коридоре. Пытаешься выйти обратно. Держат двери. Плюёшь в сердцах: «Конвоиры – крысы!» Одна палка колбасы, кусок сыра, пачка чая, три пачки сигарет с фильтром – как корова языком. А глаза у них такие честные-честные. В пенал максимум помещаются двое. Нас было трое. Хотели запихнуть четвёртого. Передумали. На флюорографию и на СПИД нас не повели. Забыли. На дактилоскопию и фотоальбом гостей Бутырки попали только потому, что припёрло поссать и стали ломиться в двери. (Ночь близится к утру. Коридорные устали гонять целую хату-сборку на время. Утомились и пошли бухать.)

Утро. Загрохотали повозки баландёров. Ключи не подходят к кормушке. Баланда проехала дальше. Объехали всех. Возвращаются, по дороге нашлись ключи. Кормушка узкая, миска широкая. Ложек нет. А пустая сечка так благоухает… Пришлось отказаться, взяли только хлеб. Точим… Пересменка прошла. Шум раскрывающихся камер. Все на коридор. Последний бутырский призыв повели распределять по хатам. Подельник стоит на один пролёт выше. Кивнули друг другу. В следующий раз увидимся через месяц на ознакомке.

Новый мир, новая жизнь. Мир Бутырки. Хата 96. «Привет, мужики!» Нас, вновь прибывших, человек 10. Полхаты на прогулке, поэтому переполненность бросается в глаза не сразу. В дальнейшем ситуация будет напоминать метро в час пик: на одного выбывшего – 5–10 прибывших. Матрасов, подушек, белья, посуды – нет. «И не будет», – как скажет потом на обходе начальник. Призывов в Бутырку всё больше, а мест столько же. Надо ждать этапа. А нового ничего нет. Всё уже украдено до нас. И не нами. Единственное, что есть в Бутырке, кроме зэков, – вода. Свой источник. Вкусная. С бельём и посудой помог общак. Зэки – не чиновники, знают, что людям нужно.

Спать. Лёг спать впервые за три дня. Проспал обед и ужин. Спим в две смены. На 37 коек – 70 человек. Сплю ночью. Меньше людей и суеты. Еду мне берут, а на прогулку встаю сам. Прогулку пропустить нельзя. Можно не ходить, но как же без глоточка неба?

На прогулку ходит человек 20–25. И это хорошо. На дворике посвободней. Прогулочный дворик – та же камера, только вместо потолка – решка. И сверху прогуливаются конвоиры с собаками. Среди них иногда попадаются женщины. Далеко не красавицы, но, когда целыми днями видишь вокруг себя только 70 мужских рыл, получается, что они просто Синди Кроуфорд. Прогулка – это физкультура, разговоры, сигареты. 40 минут радости в день. Досуг подследственного не слишком разнообразен: телевизор, кроссворды, нарды, карты, книги, прогулка, встречи с адвокатом.

Открываются тормоза. «На выход!» Пришёл адвокат. Ведут по коридору. Красивая, добрая женщина. Умный адвокат. Татьяна. «Как я несказанно рад вас видеть!» Поговорить о деле, а больше о пустяках. Передать приветы друзьям. Посмотреть в нормальное окно, хотя бы на внутренний двор тюрьмы. Газеты и обязательная плитка шоколада. (Татьяна, как были тяжелы для меня Ваши слёзы в день, когда суд перенесли на месяц. Я чувствовал себя виновным в них, потому что ничего не мог сделать, чтобы их не было. А государственная машина – бездушна. Татьяна, как я Вам благодарен, с Вами в мой новый мир врывалась жизнь. Вы были посланцем из другой Вселенной.)

Адвокаты приносили нам свежие газеты, и мы ими зачитывались. Мы впитывали новости. Сказать, что газет у нас не было, – значит покривить душой. Официально к нам заходило без счету старых «Аргументов и фактов». Читать там было нечего. Сплошной мусор. Обклеивали ими потолки и стены. Я вообще очень сильно невзлюбил в Бутырке «АиФ» и «МузТВ» – очень много и очень пусто. А пустоты там и так хватало.

Из всей камеры лишь 10–15 человек сидели за реальные дела, а все остальные – так: ст. 222, ст. 228 – для статистики. 90% Бутырки заполнено ментовскими отчётами по борьбе с наркомафией и торговцами оружием. Слишком много пустоты. Были и достойные люди. Василий – 4,5 года по тюрьмам, всё никак не закончится суд. Перевели в Лефортово. Или его друг, Михаил, который получил на зоне высшее образование. Закончил заочно университет по специальности религиоведение. Разговоры с такими людьми придавали проведённому дню наполненность.

Был ещё один 53-летний хулиган, Олег. Пришли с ним к выводу, что хулиганка – статья для ментов: когда хочешь посадить человека, а не можешь – пиши статья 213. Вообще у нас очень репрессивный УК. Признак того, что во власти слишком много пустоты.

Два раза в день были проверки. Окна коридора выходили во внутренний дворик тюрьмы. Рядом с «нашим» окном росло дерево. Мы неотрывно следили за его судьбой. Как набухали почки, как распускались листочки. За окнами начиналась весна…

А потом наступило лето. Все постоянно грязные и потные. Не помогает даже баня. Баня, куда загоняет конвой с собаками. Полумрак одной лампочки. Из труб льётся вода, а ведь могли бы пустить и газ. Но у власти гуманисты. Кран холодной воды из стены. Очередь у крана. Аттракцион – контрастный душ – не пропускает никто. Вытираешься. Надеваешь прошедшую жаровню одежду. Снова в хату. Предпоследний выезд на суд был в пятницу – я пропустил баню. Но это ничего, дело стало попахивать свободой. Сидишь возле тормозов у открытой кормушки. Сквозняк. Дышишь воздухом посвежее. Количество народа растёт. Растёт и температура воздуха. Металлические нары становятся горячими. Мысль: «Пора валить отсюда».

Совершил омовение во время прогулки, взяв с собой двухлитровые баклажки воды. Поотжимался, пообливался. Немного счастья и витамина D на халяву. Возвращаемся с прогулки. К хате как раз подъехал баландёр. Можно сказать, повезло. На обед сегодня куриный суп. Хата, правда, отказывается его есть, баландёры сказали, что окорочка просрочены и повара всю ночь вытаскивали из них опарышей. Кухня в Бутырке – отдельная тема. Сечка пустая – утром, суп из кильки и какие-то слипшиеся макароны – обед и пшёнка – на ужин. Дальше всё это в произвольном порядке. Плюс полбуханки хлеба и спичечный коробок сахара. Чай, «быстрорастворимые» макароны, сало, сахар загоняет Партия. Спасибо, друзья. Можно поставить бражку и выпить за их здоровье.

Бражка – тайная радость зэка. Во время шмона ищут карты, заточки, срывают дороги и никогда не могут найти бражку. Правда, однажды начали гнать самогон до того, как привезли судовых. И когда выгонялись последние капли, раскрылись тормоза… Немая сцена. Цербер профессиональным носом учуял самогон и на глазах у всей хаты вылил самогон и остатки бражки в унитаз.

Судовых всегда ждут с нетерпением. Ждут, что они не вернутся. Если возвращаются, с интересом набрасываются на них и узнают об изменении в судьбе. У некоторых дела длятся годами – Российская Фемида ой как нетороплива. Каждый мечтает выйти из зала суда и не возвращаться сюда. Мечтал и я. И однажды не вернулся. Друзья приняли меня в свои объятия. Спасибо, Партия.

Вышел на улицу хмельной от воли и водки. Библиотека имени Ленина. Вижу звёзды Кремля. «Какой широкий продол!» Первая мысль на свободе. Свобода в России ограничивается шириной продола. Всегда и везде…