«Лимонка» в тюрьму

Уже в лагере у нас был дневальный из другого отряда, «пинч» (обиженный), который занимался уборкой в туалете отряда. Так вот, его ещё на централе чурки изнасиловали в тюрьме, он был дорожник и спалил маляву. Так вот, этот дневальный впоследствии уже не стал заниматься подобными вещами. Хакер, наверняка потом получив срок или пока был под следствием, стал жить этим ремеслом.

А разница в том, что один согласился добровольно, второй был подвергнут изнасилованию.

Так что со временем равновесие по отношению к этому случаю у меня восстановилось, и я особо не переживал.

У меня закончилось ознакомление с материалами уголовного дела. И нужно было готовиться к процессу.

20 сентября, в понедельник, когда меня привели от адвоката, я присел на шконку и стал анализировать беседу. Но вскоре открылась дверь, и продольный крикнул: «Громов, через полчаса с вещами».

Я стал собираться. Так как в хате жили общаком, я тогда ещё стеснялся немного показаться наглым и забрать свои продукты, полученные накануне с передачей от Наташи Черновой. Ограничился только вещами. Саня подошёл к кормушке и подозвал ждущего меня надзирателя:

– Начальник, куда его?

– Этап. На БеЦе.

Собрав вещи, я, попрощавшись с сокамерниками, вышел.

Конвойный повёл меня по лестнице вниз, по кишкам коридоров централа, в последний раз. На пустой сборке я просидел немного. Досмотрев мои небольшие пожитки, меня повели на выход и загрузили в автозак.

Меня ждала Бутырка.

Этап в Уфу

Уже почти совсем стемнело. Мы по очереди сыпали под краткие команды из «столыпина» на край перрона. И сразу садились на кортки, ставя перед собой баулы, опуская руки на голову. Так, сидя друг за другом гуськом, мы ждали, пока нас пересчитают. Конвойные вели себя очень сдержанно и непривычно тихо, почти шёпотом, отдавали прерывистые, редкие и короткие, но привычные приказы: «Руки за голову, баулы перед собой!», «Друг за другом!», «Смотреть только вниз!».

Я ещё сотни тысяч раз буду слышать эти и подобные им приказы, но никогда и никто так тихо их не произносил. Паузы были какие-то продолжительные и многозначительные. Ощущение – будто нас привезли на место казни… Хотя в итоге так оно и было, только казнь растянута на годы. Обычная казнь – это отделение души от тела. Здесь несколько иное – длительное отделение души от тела. Затем ритуальное её убийство, потом такие же ритуальные, но очень длительные похороны души или части её на протяжении всего срока. Правда, этого я пока не знал, только чувствовал.

Менее чем в десяти метрах правее со стороны вокзала к нам повернулась пара молодых и красивых супругов. Он одет в строгий костюм с белой сорочкой, а она в какое-то праздничное яркое, кажется розовое с красным, платье. По всей видимости, встречали или провожали кого-то. Наверное, встречали.

Им было на вид лет двадцать пять – тридцать. Они молча наблюдали за нами, не разговаривая. Любопытство и в то же время полное понимание происходящего не вызвало у них, видимо, никакого комментария. По крайней мере, пока я посматривал на них исподлобья. У неё в руках были цветы. Цветам я, помню, невольно улыбнулся.

Встречают цветами, усмехнулся я, – ну что, здравствуй, Уфа!

Город, с жителями которого я буду разговаривать каждый день. Небо, осколки которого я буду видеть каждый день сквозь щели щитов на окнах или вглядываясь через дыры шифера прогулочных двориков ШИЗО/ПКТ. Город, запахом промзоны которого я буду дышать каждый день. Лагерные стены, находящиеся в объятиях этого города, в которых я буду находиться круглые сутки. И город, которого я так и не увижу до самого своего освобождения.

И спустя ровно два года, два месяца и две недели меня встретят у ворот лагеря Гриша с Колей. Отвезут меня в аэропорт. Откуда самолёт меня поднимет и, сделав круг, даст возможность бегло осмотреть город. Место, где я оставлю часть себя и своего сердца. Город, наверняка не заметивший моего исчезновения…

Я сидел и смотрел на молодых и счастливых людей, а они смотрели на меня. Это были последние живые вольные люди и вместе с ними – осколки воли, вольного ландшафта, которые я успел приметить, глядя сквозь них на здание вокзала с экзотической над крышей надписью – ЭФЭ.

Конвойные без суеты продолжали разгрузку зэков, не обращая внимания на единственных зрителей этого печального представления.

Судя по выражению их лиц, они явно не были простыми обывателями. Изучающий взгляд, ни веселья, ни любопытства. Подобные лица у людей бывают, когда они сталкиваются со случайной смертью на улице. ДТП с трагическим концом или что-то подобное. Но уже вторично. Первый испуг остался при первой встрече со смертью, а это второй раз.

Самих лиц я не помню, но хорошо помню их глаза, с нахмуренными слегка бровями. В такие моменты люди, наверное, ощущают некоторую личную уязвимость и, становясь суровее, пытаются подтянуться. Но в то же время возникает ощущение чего-то большего, что над нами и сильнее всех нас в тысячи, а может, в миллионы раз. Что не обманешь и не обведёшь.