Читаем «Лимонка» в тюрьму полностью

Вероятно, не всем суждено было догадаться, что это за послеобеденная «беседа» их тут ожидает, потому как на перемычке клетки лишь только один успел нацарапать: «До встречи на Северном». Остальных же финишное в их жизни озарение, наверное, настигло лишь за миг до выстрела. Человек, каким бы он ни был, так уж устроен: надежда последней покидает даже уже хладный труп.

По расстрельным правилам при казни, наряду с палачом, обязаны были присутствовать: начальник Крестов, соответствующий помощник городского прокурора да тюремный врач, основная задача которого заключалась в констатации смерти после контрольного выстрела. Именно для этой компашки и предназначались стол со стульями, восседая на коих «комиссионеры» сперва доподлинно устанавливали, кого конкретно они тут собираются казнить и тот ли заключённый находится в клетке, а затем должны были огласить меру наказания с отказом в удовлетворении ходатайства о помиловании и объявить приведение приговора суда в исполнение, разумеется, без всякого пресловутого «последнего желания». Далее наступал черёд палача с его двумя патронами, первый из коих каждый «расстрельщик» использовал по-своему. Например, улыбчивый Якубович наловчился убивать сразу и, надо полагать, безболезненно. А после невзоровского угрюмо-злобного выстрела в упор человек-де жутко орал, пока он его добивал…

Всё это с завидной регулярностью происходило буквально в нескольких шагах от тюремной ограды, за которой во дворе жилого дома на улице Михайлова плескалась размеренная человеческая жизнь, резвились дети, мужики играли в домино, соседи выгуливали собак и белой черёмухой трепыхалось на верёвках сохнущее бельё.

Вслед за совместным подписанием акта о смерти к подвалу со стороны 9-го корпуса подгоняли автофургон. Двое шофёров заворачивали казнённого в брезент, грузили в машину и водой смывали из шланга кровь. Ну а после выезжали в ворота прямо на улицу Комсомола и катили в сторону Парголова, сопровождаемые «Волгой» с обычно довольно уже пьяненькими «комиссионерами», успевшими добавить к положняковой водке свои личные припасы.

На кладбище, а точнее подле него, брезент с казнённым сбрасывали в приготовленную могилями траншейку и в две лопаты шустро засыпали землёй. Напоследок втыкали штырь с нумерованной табличкой, которая могла подсказать сведущему, что кто-то когда-то был жив…

Бельгоп[2]

Рассказывает Олег Н., бывший заключённый

По молодости я, как многие пацаны, в поисках «романтики» тусовался в одной из известных криминальных группировок Сыктывкара. Ничего «страшного» не делал. Мы с приятелем тогда занимались частным извозом по ночам. В машине на всякий случай лежал газовый револьвер. Однажды нас остановили менты и нашли явно подброшенный боевой ствол. Нам инкриминировали попытку покушения на жизнь одного из ведущих политиков республики. Об этом деле писали почти все местные газеты. Кстати, я в то время состоял в ЛДПР, которую в те времена правительство очень сильно не любило. Меня осудили за незаконное приобретение и хранение огнестрельного оружия. Я получил три года и отправился в Бельгоп.

Начинается всё с карантина. Там администрация старается выделить людей, склонных к стукачеству, и настолько активно их поощряет, что они бегут закладывать сотоварищей, буквально ставя друг другу подножки, кто быстрее успеет! Большинство из них потом имеют от администрации поблажки. Они могут получать дополнительные посылки, в первую очередь попадают под амнистию, переходят на условно-досрочное освобождение или поселение. Для меня всегда в жизни существовало понятие «честь», поэтому таких я за людей не считаю. Именно такие становились во время войны полицаями. В лагерях их уже давно называют «суками».

В карантине с самого начала стараются «сломать» человека. Избиения – обычное дело. Находятся несколько бугаёв-«активистов». С ведома и при поощрении администрации они избивают зэков, отказывающихся, например, выходить с метёлкой на уборку территории. Одному парню в первый же день выбили зубы.

Внутри любой зоны существуют свои законы, которых никогда не истребит даже самая жестокая администрация. О каждом из вновь прибывших мгновенно становится известно абсолютно всё: есть «внутреннее радио», сообщающее и о его «послужном списке», и об образе жизни, и даже сведения о семье. Поэтому, какие бы «песни» ни пел новосёл, обмануть сидящий народ невозможно.

Раньше насильников на зоне «опускали», переводя в разряд «обиженных» («опущенных», «петухов» и пр.). А сейчас многие из тех, кто попадает на зону по этой статье, абсолютно невиновны. Просто мамаши разгульных малолеток, узнав о «грехах» дочек, подают в суд. Немало и настоящих насильников, большинство из которых стремится попасть в актив и с которыми администрация поддерживает тёплые отношения. Но не об этом речь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Год Дракона
Год Дракона

«Год Дракона» Вадима Давыдова – интригующий сплав политического памфлета с элементами фантастики и детектива, и любовного романа, не оставляющий никого равнодушным. Гневные инвективы героев и автора способны вызвать нешуточные споры и спровоцировать все мыслимые обвинения, кроме одного – обвинения в неискренности. Очередная «альтернатива»? Нет, не только! Обнаженный нерв повествования, страстные диалоги и стремительно разворачивающаяся развязка со счастливым – или почти счастливым – финалом не дадут скучать, заставят ненавидеть – и любить. Да-да, вы не ослышались. «Год Дракона» – книга о Любви. А Любовь, если она настоящая, всегда похожа на Сказку.

Андрей Грязнов , Вадим Давыдов , Валентина Михайловна Пахомова , Ли Леви , Мария Нил , Юлия Радошкевич

Фантастика / Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее