«Лимонка»

– Над НКВД Берия верховодит – грузин он, а раньше Ягода был – жид… И Каганович тоже жид… Средь них там русский один Калинин, и того за место дурачка держат…

– Так что, получается, воевали твои ребята за жидов и грузин, чтобы они нами и дальше командовали, да народ в черном теле держали. А я за них воевать не хочу. А что про немцев… Те мне ни добра, ни зла не сделали, а эти всех моих сгубили и все отняли, – подитожил Николай. – И дело не в том, что оне там в Кремле сидят и вроде нас не касаются, оне таких как Захарка Полубедов тут начальниками над нами ставят, чтобы он тут над нами измывался, жировал да радовался…

Если бы Николай не упомянул бывшего председателя, Фомич, наверное, не знал бы что и отвечать на его аргументы. Про то, что Сталин нерусский, он и сам слышал, но его самого это действительно совсем не задевало. Про Берию он вообще не слыхал, про Ягоду тоже. То, что Ленин нерусский, он действительно не знал и спорить на эту тему оказался не готов. Но имя председателя времен коллективизации позволило «отвернуть» от незнакомой темы:

– Да нет уже в деревне никакого Полубедова, давно нет. Еще в тридцать пятом году сняли его. А сам он вообще с деревни съехал и семью забрал. Не то в Черустях, не то в Шатуре где-то пристроился, там на железной дороге работает. Сейчас у нас Смирнов Федот председателем.

– Знаю я про то, что Захар Полубедов с деревни сбег. Не сбег бы, так выследил, поймал гада, за все бы с него спросил… А Шатура далеко. Ну да еще не вечер, и его черед придет, – на лице Николая заходили желавки.

– Ну вот, а ты говоришь, власть, кровь пьет… Поняла власть, что гнилой Захар мужик и турнула его с председателей, – наставительно произнес Фомич.

– Да не понимаешь ты дядь Яш ни шиша. Не потому Захарку убрали, что власть поняла, что сволочь он. Просто когда нужда была у ней таких справных мужиков как батя мой кулачить, грабить да выселять – Захарка понадобился, горлопан и бандюга. Ему воровать да разорять – самое милое дело. А как кулачить-то неково стало, одна голытьба осталась с ково взять нечева, так уже не разоритель нужен, а такой который смог бы вас дураков на работу колхозную организовать, пахать, сеять, план выполнять. А какой с Захарки работник, он только наганом размахивать умел, а не к земле, ни к скотине охоты у него не было. Вот его и убрали, потому как он свое дело сделал, и с деревни убрали, чтобы старое никто не припомнил. А поставили того, кто в работе соображает…

Фомич уже не находил слов чтобы продолжать спор, и начал от него уставать. Да и Николай завел этот разговор не для того, чтобы отстаивать какие-то свои взгляды, или агитировать. Он всего лишь хотел разузнать о родной деревне, в которой не был двенадцать лет. Да, он сейчас командовал бандой дезертиров, терроризирующих всю округу, но ни разу банда не «баловала» вблизи Глуховки, и не напала ни на одного глуховца. И вот первым оказался Яков Фомич. Постепенно «глобальный» спор перешел в обыкновенный разговор между двумя давно не видевшими друг друга односельчанами:

– А кому наша изба досталась?… А самовар наш, куда он?… Иконы, иконостас, забрал кто-нибудь?… Скотину, коров куда?… Жеребца нашего, производителя, Бурана неужто, тоже в колхоз?

Яков Фомич не мог ответить на все вопросы Николая. Что-то он просто не знал, что-то забыл. Его никогда не интересовало, куда подевались платья и шубы сестер и матери Николая, пошли они в госфонд, или кто-то втихаря из тогдашних сельсоветчиков присвоил их себе. Или куда делся их знаменитый на всю деревню ведерный самовар. Но вот, что касалось мартьяновского жеребца-производителя все знал досконально:

– В колхозе вашего «Бурана» на работы наравне со всеми наряжали, в общем, как обычного коня. Племя, конечно, от него уже не то пошло, но изредка и неплохой приплод получался. Вот и моя кобыла «Ласка» от него в тридцать шестом году ожеребилась. Чудо какая кобылица получилась.

– Какая? – словно забыв про все на свете слушал рассказ про своего любимого «Бурана» Николай.

– Самая красивая, и самая быстрая во всем нашем раионе. Уж скольких лошадей я перевидал, а такой не видел.

– Постой, так ведь я слышал, что самая быстрая и выносливая кобыла эта та, на которой ты ездишь… эта, как ее… «Лимонка». Так это что, она и есть!?

– Ну, да… она самая. От вашего «Бурана», значится… Он ведь как раз в конце тридцать шестого заболел и как-то быстро околел. Как напоследок старался. Вона, каку красавицу сотворил, – Фомич кивнул на стоявшую под своей попоной «Лимонку»…