Лимонов

В этом доме Эдуард стал своим человеком. В первую же встречу он понравился Стивену, который дружит с людьми искусства, любит похвастаться, что отдал миллион долларов на съемки авторского кино, и обожает все русское. Русской – разумеется, из белых – была его бабушка, уехавшая из страны после революции; в детстве она говорила с ним по-русски, с тех пор у него в памяти осталось всего несколько слов, но выговор у Стивена, как и у меня[24], старинный русский. Поэтому он любит принимать у себя русских, приезжающих в Нью-Йорк, и ему приятно видеть в доме, практически постоянно, настоящего русского поэта и беседовать с ним о суровой жизни в Советском Союзе. Эдуард рассказывает ему о психиатрической клинике, о стычках с КГБ. Он расцвечивает свои приключения новыми красками, творчески развивает популярную тему политзаключенных. Он знает, какая песня доставит больше всего удовольствия его собеседнику, и исполняет ее с наивозможной услужливостью.

Он улыбается, складывает чашки в посудомоечную машину, слушает, согласно кивая головой, но когда Стивен, весьма довольный их беседой, поднимается к себе, чтобы надеть костюм за десять тысяч долларов и отправиться обедать в ресторан, где самое дешевое блюдо стоит столько, что на эти деньги можно месяц кормить целую ораву пуэрториканцев, Эдуард думает, что, не получи наш миллиардер в наследство кучу денег, хотел бы он посмотреть, как этот Стивен стал бы выкручиваться, очутившись в нью-йоркских джунглях, без гроша в кармане, имея лишь хуй в штанах да нож за голенищем. Впервые в жизни Эдуард видит на столь близком расстоянии кого-то, кто находится на вершине социальной лестницы, и надо признать, что этот человек оказался не самым плохим, вполне цивилизованным и вовсе не похожим на советские карикатуры на капиталистов: злобный карлик с толстым брюхом, пьющий кровь бедняков. Все это правда, однако вопрос остается: почему он, а не я?

На этот вопрос есть лишь один ответ: революция. Настоящая, а не пустое словоблудие приятелей Кэрол или невнятные реформы, за которые ратуют социал-предатели всех мастей. Нет, только насилие, только трупы на фонарных столбах. В Америке, думает Эдуард, все сразу пошло не так и вряд ли что-нибудь получится. Хорошо было бы попасть к палестинцам или к Каддафи – его фото, приклеенное скотчем, висит у него над кроватью рядом с портретами Чарльза Мэнсона и его собственным, в костюме «национального героя» и с нагой Еленой у ног. Он, Эдуард, не испугался бы. Даже если будет грозить смерть. Единственное, что его не устраивает, – сгинуть в безвестности. Если роман «Это я – Эдичка» будет опубликован и к нему придет заслуженный успех, тогда – да. Скандально известный писатель Лимонов сражен автоматной очередью в Бейруте – эта новость будет напечатана на первой полосе New York Times . Стивен и ему подобные прочтут ее, сидя за блинчиками с кленовым сиропом, и задумчиво изрекут: «И все-таки этот человек должен был жить». Если так, то ладно, это стоит того. А смерть неизвестного солдата – никогда.

Стивен интересуется, какие у него планы. Он написал книгу? А почему бы ее не перевести, хотя бы частично? Почему не показать литературному агенту? Он знает одного и может их познакомить. Эдуард следует его совету и на свои жалкие гроши оплачивает перевод первых четырех глав, включая и знаменитый сексуальный эпизод с Крисом в детской песочнице. Агент несет их в издательский дом «Макмиллан». Ответа нет долго, но говорят, что это нормально. Как-то утром он пошел посмотреть, как выглядит здание, где решается его судьба. У входа два черных служителя разгружают грузовичок с кузовом, битком набитым толстыми конвертами. Два, а то и три кубометра рукописей, с ужасом прикидывает Эдуард. И ужасней всего то, сокрушается он, что где-то наверху, на одном из этажей, сидит незнакомый ему тип, который возьмет один из конвертов, откроет его, увидит английское название «That’s me, Eddy » и начнет читать. Возможно, он увлечется, прочтет все четыре главы и, не дожидаясь вызова, пойдет к начальнику и скажет, что среди кучи макулатуры ему попался шедевр нового Генри Миллера. Однако вполне может статься, что этот тип пожмет плечами и, без долгих размышлений, бросит рукопись в кучу забракованных. Если бы он мог его увидеть, заглянуть в глаза человеку, от вкуса, настроения, каприза которого зависит, останется или нет Эдуард Лимонов прозябать в тоскливой толпе неудачников… А может, его судья – вон тот молодой человек, который входит в холл торопливым шагом человека, знающего здешние места? Костюм, галстук, очки без оправы, по виду – откровенный болван… Есть от чего свихнуться.