Лимонов

Они увиделись. Она живет в жалкой крошечной квартирке, которая ничуть не лучше их норы на Лексингтон-авеню. У нее заложен нос, красные глаза, холодильник пустой. Ее мало интересует, как он живет, и это его устраивает: неприятно признаваться, что живешь со служанкой. Они выходят прогуляться, и он, зная, что шопинг для нее, как и для него, лучшее лекарство, предлагает ей зайти в «Блумингдейл» и купить себе что-нибудь. «Выбирай что хочешь», – предлагает он. В ее взгляде – недоверие и тревога: а есть ли у него деньги? Можно не беспокоиться. Он только что получил свой вэлфер. Ладно. Угадайте, что выбрала Елена? Трусики. Пару хорошеньких маленьких трусиков, какие носят проститутки, чтобы прятать в них свою пизду, теперь для него запретную. Она хочет их примерить, выходит из кабины в туфлях на высоких каблуках, без лифчика, в колготках, на которые надеты трусики – такие тоненькие, что видны волосы на лобке.

Он не понимает, откуда у нее взялась эта манера – выходить на публику в таком виде, нимало не стесняясь: может, профессиональная привычка? Или она делает это специально, чтобы возбудить его и оставить ни с чем? Он чувствует к ней презрение: шлюха, неудавшаяся модель, которая кончит плохо, но из глубины души поднимается волна любви и жалости, которая его захлестывает. Его русская принцесса превратилась в жалкое существо, вульгарное и напуганное, и оттого злое, но из-за этого она становится ему еще дороже. Теперь ему хочется не столько с ней спать, сколько прижать к себе, баюкать и утешать. Хочется сказать: «Давай бросим эти глупости и уйдем отсюда вместе, пока еще не поздно, дадим друг другу еще один шанс. Единственная вещь, представляющая ценность в жизни, – это любовь и доверие к кому-то, а доверять мне ты можешь, я – с тобой, я добрый и сильный, если я даю кому-то слово, то не отбираю его назад. Мы не можем вернуться в свою страну, но мы можем уехать из большого города, который нас унижает, и поселиться в каком-нибудь тихом уголке. Я найду себе простую работу, стану перевозить мебель, как Леня Косогор, а потом куплю грузовик или даже два и стану хозяином. У нас будет семья, вечером ты будешь кормить меня супом, а я буду рассказывать, как прошел день, а ночью мы прижмемся друг к другу, и я скажу, что люблю тебя, я буду любить тебя всегда и закрою тебе глаза или ты закроешь мне».

Выложив 100 долларов за трусики, он предлагает пойти выпить. Она называет одно местечко неподалеку, и, разумеется, это местечко очень дорогое. Она оставляет его одного, потому что ей нужно позвонить. Пока ее нет, он перебирает слова, которые решил ей сказать, волнуется, повторяя их снова и снова, но вот она возвращается и спрашивает, не будет ли он возражать, если к ним присоединится один ее приятель, и пять минут спустя приятель уже здесь. Мужик лет пятидесяти, заказывает виски и ведет себя с ней небрежно, как собственник с надоевшей вещью.

Не стесняясь Эдуарда, они разговаривают между собой о людях, которых он не знает, смеются, потом Елена поднимается, говорит, что им пора, наклоняется к бывшему мужу, слегка целует его в уголок рта и благодарит – все очень мило, рада была повидаться, – и они уходят, предоставив ему удовольствие заплатить за всех троих.

Он возвращается домой по Мэдисон-авеню, разглядывая прохожих, особенно мужчин, чтобы сравнить с собой: лучше? Или хуже? Большинство лучше одето – это богатый район. Многие выше ростом. Некоторые красивее. Но только у него одного суровый и решительный вид человека, способного убить. И все до единого, встретившись с ним взглядом, смущенно отводят глаза.

Придя на Саттон-плейс, он тут же ложится: он заболел. Две недели Дженни ухаживает за ним, как за ребенком. Она это любит, и когда ему становится лучше, с сожалением говорит: «Когда ты болел, ты был таким human ».