Лимонов

Он по-прежнему может зайти на Саттон-плейс выпить чашку кофе, но не более того. У Стивена появилась вульгарная привычка хлопать его по плечу, как бы утешая после любовной неудачи – его, Лимонова, брошенного этой коровой! Стивен интересуется, что он намерен делать. Издательство еще не вернуло ему книгу – это плохой знак. Зная, что он – мастер на все руки, Стивен рассказывает ему о своем приятеле, который ищет кого-нибудь, чтобы привести в порядок дом на побережье. Так Эдуард оказался на Лонг-Айленде, где в течение двух месяцев ему приходится работать лопатой и мастерком за четыре доллара в час. Нью-йоркские богачи, у кого есть дома в элегантных деревеньках на берегу моря, осенью приезжают туда только на уик-энд. На неделе там пустынно. Дом не отапливается, мебели нет. Эдуард спит на пенопластовом матрасе, под который подстилает брезент, чтобы не чувствовать идущей от пола сырости. Питается супами быстрого приготовления, разогретыми на плитке, натягивает на себя все свитера, но не может согреться. Иногда, если выглянет солнце, ходит на пляж пугать чаек или выпить кружку пива в единственном – совершенно пустом – баре в соседней деревушке и каждый раз на обратном пути промокает до костей. Стуча зубами от холода, он забирается в спальный мешок и представляет себе, как Дженни совокупляется со своим усатым увальнем. Сказал бы ему кто-нибудь в те времена, когда они были вместе, что наступит день, когда он будет мастурбировать, думая о ней…

Вот уже несколько недель, как он не разговаривает ни с кем, кроме хозяина бара и продавца маленького магазинчика, где покупает еду. Уезжая, он дал здешний номер нескольким человеческим существам, которых продолжает считать близкими – Шмакову, Лене Косогору, Дженни, но телефон не звонил ни разу. О нем не думает никто, никто не помнит, что он существует. Впрочем, один звонок был: литературный агент сообщил, что «Макмиллан» не берет его рукопись. Слишком мрачно. Ну, разумеется, если книга кончается фразой «Идите вы все на хуй!». Агент сказал, что надо пробовать еще, есть другие издательства, но это звучало неубедительно. Он явно торопился свернуть неприятную беседу и положил трубку. А Эдуард остался сидеть на мешке с цементом, один в пустом салоне, один в пустом мире. Дождь льет как из ведра, бросая в окна потоки воды сбоку, как в самолете. Он говорит себе, что на этот раз действительно все кончено. Он попытался, у него не вышло. Он обречен оставаться пролетарием, сверлить дырки в бетоне, красить в межсезонье дома для богатых и листать порнографические журналы. Он умрет, и никто так и не узнает, кем он был.

Мне кажется, что эту сцену я уже описывал. В придуманных сюжетах надо соблюдать меру: герой может дойти до края один раз, это даже рекомендуется, но второй раз – это уже перебор, можно все испортить. А в реальности, я думаю, что он был у последней черты несколько раз. Несколько раз он был на грани полного отчаяния, лишенный всякой поддержки и, что меня в нем восхищает, каждый раз поднимался, продолжал свой путь, черпая силы в простой мысли: если ты выбрал судьбу искателя приключений, то моменты полной безнадежности, тотального одиночества и отчаяния – это всего лишь цена, которую надо платить. Когда от него ушла Елена, то тактикой выживания стало пустить все на самотек: опуститься на самое дно, спариваясь на помойке, и рассматривать происходящее как некий новый опыт. На этот раз ему пришла другая идея. Дженни скоро соединится со своим суженым в Калифорнии, и Стивен, которому очень жаль ее терять, замены пока не нашел. А ведь Эдуард был по сути помощником Дженни, по крайней мере несколько месяцев: чинил ножки у столов, содержал в порядке садовые инструменты, наконец, варил борщ , высоко ценимый всеми гостями. Дом он знает, как собственный карман. Но главное: Стивен – большой сноб, и идея заполучить в мажордомы русского поэта, не может ему не понравиться.

8