Читаем Лимпопо, или Дневник барышни-страусихи полностью

— Так может, вам к соловью обратиться? — вслух размышляла сова. — Да, да, соловей — это решение, он не будет прикидываться вечно веселым. Утонченное существо. Если хотите, я с ним переговорю.

Так случилось, что к нам прилетел соловей, чтобы преподать урок пения. И запел:

Приходят музыканты,Легки и веселы:Чижи, дрозды, синицыИ пестрые щеглы.И только главный певчий,Соловушка лесной,От траурного пеньяКак будто сам не свой!

Тут певун прочистил горлышко и продолжил в том духе, что соловушке, бедному, стало так горестно,

Что руки от мученьяНаложишь на себя!

— Вот это уже то, что надо, — закивали мы. — «Что руки от мученья наложишь на себя». Вот кто знает, что такое жизнь.

Соловей же не унимался:

Где дни моигонимые,Мечты моилюбимые?Вдали они, в ином краю!Вдали они, не здесь они,Изменницей унесены,С собой она взяла любовь мою.Как жажду я,Как стражду я…

Мы повесили головы. Печаль, навалившаяся на нас, была тяжелой и липкой, будто нас окатили смолой. «Птичьи голоса», слова Михая Вёрешмарти, — сказал соловей и закончил печальную песнь:

И я пою,И слезы лью,И грудь моюТоской палю.Умри душа и песней изойди,Ведь песня — боль, звучащая в груди.

Вот так да!

Соловей раскланялся.

— Изумительно, — оживленно заговорили мы. — Упоительно. Настоящий профессионал. Пронимает до слез, зовет в небо. Браво! Мы многому научились. Да, да, очень многому научились. Вы слышите, тугоухие? Вы только представьте себе на минуточку, как мы в Африке возьмем и затянем: «Где дни мои гонимые…»

Между тем все мы впали в глубокую депрессию, а Зузу, укладываясь вечером спать, заявила, что если она еще раз послушает соловья, то, ей-богу, удавится.

От дальнейших уроков пения мы отказались. Перед этим мне удалось провалить предложение попробовать брать уроки у воронов или ворон. Говорят, кстати, что они пользуются не тональной системой, а якобы додекафонией, но что это означает, мне неизвестно. На пении мы поставили точку, решив, что сперва нужно научиться летать и тогда уж способность к пению появится сама собой. В песнях наших будут звучать победные клики свободных страусов, вера гигантских пернатых в свои возможности, зов ожидающей нас прародины и ностальгия по родине покидаемой — ведь все же мы здесь родились, а также волнение от переживаемых приключений и невыразимый восторг от бесстрашного путешествия под ослепительными быстрокрылыми облаками.

— Ерунда это все, — проворчал альбатрос, не вынимая из клюва трубки, но ему мы простили и это. Печальные песни, как видно, подействовали и на Кукши, нашего маленького приятеля-кукушонка. Уже не одну неделю о нем ни слуху ни духу. В лесу же я обнаружила новые деревянные статуи конников. Кто-то совсем недавно вырезал и поставил их, причем чем дальше заходишь в лес, тем они грандиозней.

СЕГОДНЯ Б. УБИЙСТ. ТРЕН. СИЛ НИ КАП. ТУСКА

ПОТ. СОЗН. РЕЗ. НУЛЕВОЙ. НЕ ЗН. ЧТ. С НАМИ

БУДЕТ?!

70. Погоня

Решено было взять направление к истоку Лимпопо: все указывало на то, что Матакит поехал именно этой дорогой. Он отправился к северу в экипаже, за которым не могли угнаться и десять лошадей. Оставалось следовать за ним как можно быстрее, с расчетом на то, что страус устанет, Матакит вынужден будет остановиться и, может быть, благодаря этому потерять время.


А к этому добавилась еще странная информация Злыдня, которую он сообщил Пузану, — что якобы автомобилю, который преследует по городу другую машину, приходится ехать в среднем на двадцать километровчас быстрее, чем преследуемому им авто. Это в газете пишут, утверждал Злыдень.

Не знаю, что это такое — 20 километровчас, Пузан считал это бредом, ссылаясь на законы физики, а Злыдень напирал на то, что машина может ведь проскочить на желтый свет светофора, а следующая за ним — не успеет, и потерянное время ей нужно как-то наверстывать.

Я думаю, что дело совсем не в этом. Еще в детском саду я обратила внимание на т. факт: на физкультуре, когда нужно было идти строем, страус, шествовавший впереди, шел вразвалочку, не спеша, в то время как следующим почему-то приходилось ускорять шаг, а последнему — просто бежать.


Тарзан видел фильм, где птицы учиняют восстание, нападают на людей и в конце концов устанавливают на планете свое господство.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература, 2012 № 03

Император Запада
Император Запада

«Император Запада» — третье по счету сочинение Мишона, и его можно расценить как самое загадочное, «трудное» и самое стилистически изысканное.Действие происходит в 423 году нашего летоисчисления, молодой римский военачальник Аэций, находящийся по долгу службы на острове Липари, близ действующего вулкана Стромболи, встречает старика, про которого знает, что он незадолго до того, как готы захватили и разграбили Рим, был связан с предводителем этих племен Аларихом и даже некоторое время, по настоянию последнего, занимал императорский трон; законный император Западной Римской империи Гонорий прятался в это время в Равенне, а сестра его Галла Плацидия, лакомый кусочек для всех завоевателей, была фактической правительницей. Звали этого старика и бывшего императора Приск Аттал. Формально книга про него, но на самом деле главным героем является Аларих, легендарный воитель, в котором Аттал, как впоследствии и юный Аэций, мечтают найти отца, то есть сильную личность, на которую можно равняться.

Пьер Мишон

Проза / Историческая проза
Лимпопо, или Дневник барышни-страусихи
Лимпопо, или Дневник барышни-страусихи

В романе «Лимпопо» — дневнике барышни-страусихи, переведенном на язык homo sapiens и опубликованном Гезой Сёчем — мы попадаем на страусиную ферму, расположенную «где-то в Восточной Европе», обитатели которой хотят понять, почему им так неуютно в неплохо отапливаемых вольерах фермы. Почему по ночам им слышится зов иной родины, иного бытия, иного континента, обещающего свободу? Может ли страус научиться летать, раз уж природой ему даны крылья? И может ли он сбежать? И куда? И что вообще означает полет?Не правда ли, знакомые вопросы? Помнится, о такой попытке избавиться от неволи нам рассказывал Джордж Оруэлл в «Скотном дворе». И о том, чем все это кончилось. Позднее совсем другую, но тоже «из жизни животных», историю нам поведал американец Ричард Бах в своей философско-метафизической притче «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». А наш современник Виктор Пелевин в своей ранней повести «Затворник и Шестипалый», пародируя «Джонатана», сочинил историю о побеге двух цыплят-бройлеров с птицекомбината имени Луначарского, которые тоже, кстати, ломают голову над загадочным явлением, которое называют полетом.Пародийности не чужд в своей полной гротеска, языковой игры и неподражаемого юмора сказке и Геза Сёч, намеренно смешивающий старомодные приемы письма (тут и найденная рукопись, и повествователь-посредник, и линейное развитие сюжета, и даже положительный герой, точнее сказать, героиня) с иронически переосмысленными атрибутами письма постмодернистского — многочисленными отступлениями, комментариями и цитированием идей и текстов, заимствованных и своих, поэтических, философских и социальных.

Геза Сёч

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги