Поездка истощила ее силы, простуда не отпускала, и она не смогла выступить на концерте в Неаполе. К тому же Лина была задета, когда устроители концерта равнодушно встретили известие о ее болезни – звездой программы был Сергей. Для него это был самый обычный концерт, но тут произошло неожиданное событие – в зале появился дважды отправленный в ссылку русский писатель и агитатор Максим Горький. Он жил с сыном и невесткой в большом доме в Сорренто, где благодатный средиземноморский климат помог ему справиться с туберкулезом. Когда-то Горький был близок с большевистским лидером Лениным, но в 1918 году они поссорились. Горький публично осудил Ленина за то, что, начав проведение масштабных репрессий, он изменил идеалам революции. Горький отправился в изгнание в Сорренто в 1921 году. Причиной послужили арест и расстрел в Петрограде процаристского поэта Николая Гумилева. Горький ездил в Москву к Ленину и просил за Гумилева, но бумага о помиловании пришла слишком поздно.
Горький пригласил Лину и Сергея на свою запущенную, неуютную виллу, расположенную на скалистом мысу. Во время обеда он настоял на том, чтобы пить французское, а не итальянское вино, о чем Сергей с иронией упомянул в своем дневнике, отметив также неприятный хронический кашель Горького, который он сравнил с собачьим лаем. У писателя были длинные густые усы, и он курил, несмотря на больные легкие. Лина, похоже, понравилась Горькому, и он старался произвести на нее впечатление, рассказывая о приютах, которые он организовал на юге России для детей, сирот революции и Гражданской войны. Кроме того, Горький говорил о медицинской помощи, оказываемой в этих заведениях. Его рассказы напомнили Лине о благотворительной деятельности Екатерины Брешко-Брешковской, «бабушки русской революции» – той самой, у которой Лина работала в течение месяца в 1919 году в Нью-Йорке. Постепенно разговор о проблемах культуры превратился в обсуждение политических и экономических вопросов. Горький настаивал на том, что для реализации принципов социализма основную роль играет просвещение. Узнав, что гости подумывают о поездке в Советскую Россию, Горький задал саркастические вопросы о предполагаемой антибольшевистской деятельности Сергея в прошлом. Напоследок обменялись парой шутливых комментариев об огромном количестве писем и публикаций, которые Горький каждую неделю получает из России. Он рекомендовал Прокофьевым произведения Бориса Пастернака и Леонида Леонова. Затем они попрощались с писателем, и сын Горького проводил их до трамвайной остановки, по пути развлекая историями об интересных археологических находках, обнаруженных в этом районе.
Из Италии Прокофьевы отправились в Париж, к сыну, которого за последние несколько месяцев почти не видели. Во время турне по Соединенным Штатам и Италии Святослав оставался с матерью Лины. Ольга приезжала во Францию в октябре 1925 года и обещала вернуться в январе 1927 года, чтобы опять взять на себя заботу о Святославе. После длительных переговоров Сергей согласился поехать в Россию – вместе с Линой. Болеслав Яворский, советский общественный деятель, который по поручению Луначарского вел переговоры с Прокофьевым, в шутку посоветовал Сергею оставить Лину в Париже. Судя по фотографии, Лина так хороша, что кто-нибудь из его товарищей может увести ее у мужа, предостерегал Яворский. Вместо советского паспорта Лина получила такое же, как у Сергея, разрешение на въезд и передвижение по стране, а также обещание беспрепятственного пересечения границы.
Условия гастролей в Советском Союзе Сергей обговаривал не с бюрократами Красиным и Тутельманом, с которыми встречался перед турне по Америке и Италии, а с пианистом и музыковедом Яворским, который навещал его в Париже в мае 1926 года. Яворский вел себя так, словно находился под надзором – впрочем, так оно и было, – но Сергей знал его много лет и был рад повидаться с другом юности. Заняв с подачи Луначарского министерскую должность (заведующий отделом музыкальных учебных заведений Главного управления профессионального образования, Главпрофобр), он мог по желанию принимать на работу профессоров в Московскую консерваторию и увольнять их оттуда. Яворский сообщил Сергею, что советское правительство заинтересовано в возвращении русской творческой интеллигенции из эмиграции, без каких-либо условий. Если Сергей согласится принять советское гражданство, то сможет жить в Москве один месяц в году, а остальные одиннадцать месяцев – в Париже.
Таким образом, в календаре Прокофьевых была отмечена дата тура по Советскому Союзу, а впереди маячила перспектива переезда. Прокофьевы провели лето в Саморо, небольшом городке на берегу Сены, вблизи Фонтенбло. Хотя в доме поначалу не было рояля, атмосфера способствовала плодотворной работе, а сад был идеальным местом для игр невероятно энергичного Святослава, который начал рано говорить на смеси русского и французского, но избежал грассирующего «р».