Лина Костенко

Мельхіорове літо,
день ясний, а не мій,
від цензурного Літ’а,
від міських анемій.

Сонце радісно пряжить,

сонце — як ананас.
Все проміння на пляжників,
а всі шишки на нас,

Що ви ськали у слові?

В слові ж тільки сонця.
Демагогій ослові
підкидають сінця.

Він жує, ремигає.

Він од гніву кипить.
Він нас пере-магає
аргументом копит.

Пережовує книги.

Я піду на Подол.
Я ж у віршах Вернигора,
а вже п’ю валідол.

Сяду в тиш пароплава,

щоб подалі відплив
з вулканічної лави
постанов-інвектив.

А вже яблунька вищенька,

а вже віття рясне.
Медсестра моя, вишенька,
приголубить мене.

Незбагненна це тонкість:

кожен критик буй-тур.
Оголошено конкурс —
сотий тур кон’юнктур,

Поспішайте писати,

щоб і влад, і впопад
є вакантні посади:
поет-автомат.

Вкинуть в тебе монету,

от і булькай, годи.
Літо, браття поети.
Не хватає води[97].

Начальственно-партийным копытам начали помогать, подстукивать на всех уровнях: вниз — по начальственной цепочке и вширь — коллеги-литераторы всех видов и направлений. Вновь стоит отдельно вспомнить о пародистах. Сам по себе жанр эпиграммы, пародии замечателен — подтрунивание, сарказм, нахождение каких-то неловкостей помогают объекту пародирования не впасть в величие, относиться к себе с долей самоиронии. Но это в нормальных странах. Другое дело — в тоталитарной, авторитарной стране, где пародия часто становится одной из форм травли автора в соответствии с генеральной линией. Советские придворные пародисты с точностью компасной стрелки ловили направление на север, на «заморозки».

Показательна, например, пародия начала 60-х, вышедшая после публикации отрывка поэмы Лины Костенко «Чайка на крижині». Казалось бы, ну что тут идеологически страшного — рваные ритмы поэзии, отражающие некоторую душевную расхристанность, сумятицу мыслей и чувств. Но нет, пародист зорко выделяет партийно-главное в содержании претензий, более-менее ловко наследуя форму:

О Ліно, Ліно!
Гукну — не почуєте.
Та хочеться, вірте,
кричать мені:
Погано, коли ви пишете
і друкуєте
«під когось» написані
вірші чудні…

Анализируем советский новояз. Скажем, вот это «под кого-то» — на первый взгляд, лишь намек на эпигонство, на самом деле подразумевает куда более серьезное обвинение. А именно — наследование опыта идеологически вредных поэтов. И «вірші чудні» — это обвинение в формализме, забвении традиций реализма — социалистического или, на худой случай, критического. То есть пародист снайперски точно выбирал цель, ударяя по крамольно-талантливому, тому, что заметят, отметят. И не только в СССР.

Так в 1964 году Лине Костенко вместе с тремя другими украинскими авторами пришлось оправдываться в «Литературной газете» (московском издании, украинская «Літературна газета» с февраля 1962 года выходила под названием «Літературна Україна») в материале «Ответ клеветникам» (14 мая). Конечно же, не эти четыре автора были инициаторами публикации. Но уйти от нее не могли. И выкручивались, кто как мог.

Предыстория у этой истории такова. Украинка, уроженка Буковины Ганна-Галя Луцяк, семья которой переехала в Германию, послы войны закончила филологический факультет Геттингенского университета и защитила в Мюнхенском университете докторскую диссертацию «Эпические средства [казацкой] Думы» (1950). После замужества с другим известным в эмиграции украинским ученым филологом Олексой Горбачем она взяла его фамилию.

Ганна-Галя Горбач популяризовала украинскую культуру, литературу в Европе, мире. В частности, она публиковалась в авторитетном немецком журнале «Osteuropa» (Штутгарт), закрытом нацистами с началом Второй мировой войны и восстановленном с утверждением в ФРГ демократии в 1951-м. В начале 1964 года в этом журнале вышла десятистраничная статья Горбач «Молодое украинское поколение поэтов», в которой Германии и Западной Европе в целом впервые представлялась генерация наших шестидесятников.