Линдана и Вальмир

   Однажды Линдана пріѣхала къ Морфизѣ ввечеру и нашла у нее Жеркура вмѣстѣ съ тремя или четырмя мущинами. Говорили съ живостію и спорили. Морфиза, но своему обыкновенію, утверждала съ великимъ жаромъ противное здравому смыслу. Въ такихъ случаяхъ другіе не опровергали ее, для того, что не 'слушали. Она повторяла, кричала, выходила изъ силъ, и въ заключеніе говорила, что ея. мнѣніе справедливо, ибо никто въ самомъ дѣлѣ не могъ опровергнуть его. -- «Ахъ, милая Линдана! какъ я вамъ рада!» сказала она, увидѣвъ ее: «здѣсь споръ и шумъ; никто не хочетъ слушать. Вы должны привести насъ въ разсудокъ. Жеркуръ въ нынѣшній вечеръ совершенно снялъ съ себя маску; онъ утверждаетъ величайшія странности, и».... Не знаю, что вамъ кажется страннымъ, отвѣчалъ Жеркуръ: говорили о древнихъ рыцаряхъ; я хвалю ихъ геройство, великодушіе, любовь и дружбу; думаю только, что нынѣ мы не можемъ подражать имъ, естьли снова не впадемъ въ варварство.... «Я увѣрена, что можемъ!» перервала Морфиза.... Надобно согласиться (продолжалъ Жеркуръ), что вѣрные рыцари безъ великаго труда хранили вѣрность свою. Они молчали или говорили только о войнѣ; не знали прелести ума, Искусствъ, талантовъ. Воскресите Амадиса въ Парижѣ; велите ему три мѣсяца заниматься спектаклями, балами; велите ему здѣсь ужинать... желайте ему нравиться... (это слово было сказано Линданѣ)... и наконецъ спросите у него, думаетъ ли онъ безпрестанно о богинѣ души своей?... Тутъ опять всѣ начали говорить, кромѣ Линданы и Жеркура, который всегда молчалъ во время споровъ, и думалъ о другомъ, естьли споръ не занималъ его. Удивленный безмолвіемъ Линданы, онъ взглянулъ на нее: она закраснѣлась, и потупила глаза въ землю. Жеркуръ всталъ, подошелъ къ ней, облокотился на каминъ, и сказалъ тихонько: «Не правда ли, что предки наши не имѣли идеи о той любезности и прелести разума, которая всего болѣе трогаетъ сердце?.... Вы не хотите говорить; не хотите согласиться со мною?».... Развѣ не довольно того, чтобы слушать васъ? съ живостію отвѣчала Линдана.... Для свѣтскихъ людей, которые умѣютъ замѣчать всѣ нѣжныя оттѣнки страстей и чувствъ, скрываемыхъ въ сердцѣ, одно слово открываетъ иногда душу. Краска, замѣшательство, выразительный взоръ, въ особенности не бываютъ вѣрными знаками; но вмѣстѣ, и съ такими словами, которыя легко можно растолковать въ пользу тайнаго желанія, составляютъ уже доказательство. И такъ Жеркуръ узналъ, что Линдана имѣетъ къ нему склонность, онъ былъ тронутъ, но скрылъ свою чувствительность. Мущины въ обхожденіи съ вѣтреными кокетками славятся такою проницательностію и не таятъ догадки своей, зная, что надобно пользоваться щастливою минутою; напротивъ того не хотятъ разумѣть первой нескромности добродѣтельныхъ женщинъ: онѣ могли бы испугаться и преодолѣть склонность; надобно имъ дать время запутаться въ сѣтяхъ. Эта хитрость есть похвала для женщины; тайный любовникъ боится ея гордости, размышленій, и надѣется на постоянство. Что въ разсужденіи одной есть оплошность, то въ разсужденіи другой есть тонкая хитрость.

   Линдана, видя равнодушное спокойствіе Жеркура, сама вышла изъ замѣшательства. Тутъ Морфиза начала говоришь съ нимъ. Вижу, что вы дѣлаете, сказала она засмѣявшись: вамъ хочется обольстить Линдану. -- «Нимало,» отвѣчала Линдана: «онъ и не думаетъ объ этомъ!» Тутъ вошли другіе гости, и разговоръ сдѣлался общимъ.

   За ужиномъ Жеркуръ не сѣлъ рядомъ съ Линданою, которая была не весела м задумчива. Послѣ ужина хозяйка вздумала ѣхать въ маскарадъ съ Жеркуромъ и Линданою. Морфизѣ было уже 54 года, но она все еще безъ памяти любила сего роду забавы, для того, что славилась такъ называемымъ маскараднымъ остроуміемъ, забывала свое природное добродушіе; всѣхъ критиковала, насмѣхалась, осыпала знакомыхъ и незнакомыхъ эпиграммами, чтобы поддерживать славу свою.