Линейный корабль

На какое-то мгновение Хорнблауэру захотелось вопреки приличиям самому оказаться там и возглавить штурм – он испугался, что неорганизованная атака сведет на нет достигнутые преимущества. И тут же понял, что испугался зря – Буш не подведет. Хорнблауэр видел в подзорную трубу, как тот выскочил на дорогу и обернулся к своему отряду. Вот он размахивает руками, отдавая приказы. Кто-то повел взвод матросов вправо – это Рейнер. Хорнблауэр, напрягая глаза, различал лысую голову и ссутуленную спину – ни с кем не спутаешь. Моррис вел красный прямоугольник морских пехотинцев влево. Остальных Буш построил посредине – Буш не теряет головы. На обрыве были три промоины, отмеченные редкой зеленью – по ним взбираться легче всего. Как только фланговые отряды добежали до крайних промоин, Буш повел своих людей вверх – Хорнблауэр видел, как блеснула его шпага. Теперь все три отряда лезли по склону. До корабля донесся слабый боевой клич.

Одна-две пушки стреляли теперь получше. Дважды Хорнблауэру казалось, что земля сыплется из пораженной амбразуры – это хорошо, но пора прекращать огонь, атакующие уже на склоне. Он дунул в свисток и крикнул, чтоб больше не стреляли. Притихший корабль скользил по воде, все неотрывно следили за десантом – тот взбирался уже на вершину обрыва. Батарея вновь окуталась дымом, стреляли, скорее всего, картечью. От тех, кого застигнет железный шквал, останется мокрое место. На парапете поблескивали сабли, маленькие, с булавочную головку, дымки, означали, что стреляют из ручного оружия. С левой стороны красные мундиры пехотинцев были уже на парапете, в середине размахивал руками одетый в белое матрос. Все прыгали на другую сторону, хотя и на парапете оставались неподвижные красные и белые пятна – убитые. Какую-то минуту ничего не было видно – она показалась часом. Потом трехцветный флаг медленно пополз с флагштока, матросы на главной палубе разразились радостными криками. Хорнблауэр со стуком сложил подзорную трубу.

– Мистер Джерард, поверните оверштаг. Пошлите дежурные шлюпки за этими судами.

В бухточке под батареей сгрудились четыре тартаны, фелука и два суденышка с оснасткой тендера – неплохой улов, особенно, если они нагружены. Маленькие шлюпки отвалили от корабликов и гребли к берегу – команда спасалась от плена. Оно и к лучшему – пленные были бы обузой. Хорнблауэр и сам два года протомился в плену – он знал, что это такое.

Что-то скатилось с обрыва, увлекая за собой лавину камней, и грохнулось на дорогу в облаке пыли. То была сорокадвухфунтовая пушка, ее вручную перебросили через парапет. Бушу придется поторапливаться – если Буш жив. Через некоторое время скатилась еще пушка, потом еще.

Пленные суденышки – два буксировали за кормой дежурные шлюпки – лавировали к лежащему в дрейфе «Сатерленду»; наземный десант спускался с обрыва и выстраивался внизу. Кое-кто отстал – это несут раненых. Казалось, развязка не наступит никогда. Громоподобный раскат, облако пыли и дыма над батареей – на мгновение обрыв преобразился в вулкан наподобие тех, у подножия которых «Лидия» бросала якорь в прошлом походе. Взорвали пороховой погреб.

Наконец оба барказа отвалили от берега, и Хорнблауэр, направив подзорную трубу, различил Буша – живого и, по-видимому, здорового. Тем не менее большим облегчением было видеть, как тот враскачку идет на шканцы, его обветренное лицо расплылось в улыбке.

– Лягушатники сбежали через заднюю дверь, – доложил Буш. – У них потерь почти никаких. У нас…

Хорнблауэр, стиснув зубы, выслушал скорбный перечень. Возбуждение схлынуло, он чувствовал слабость и дурноту, руки так и норовили задрожать. Он насилу выдавил улыбку, похвалил сперва тех, кого Буш специально отметил, потом всю команду, выстроившуюся на главной палубе. Уже несколько часов вышагивал он по шканцам, притворяясь невозмутимым, теперь наступила мучительная реакция. Оставив Буша разбираться с трофеями – надо было назначить на них сокращенную команду и направить в Маон – Хорнблауэр без единого слова двинулся в каюту. Только тут он вспомнил, что корабль подготовлен к бою. Одиночество удалось обрести лишь в углу кормовой галереи, где его не видно было из окон кормовой каюты. Там он и сидел на парусиновом стульчике, пока матросы устанавливали переборки и закрепляли пушки. Он откинулся на спинку стула, свесил руки и закрыл глаза. Внизу плескала под кормовым подзором вода, рядом стонали рулевые крюки. Всякий раз, как Буш клал судно на другой галс, голова у Хорнблауэра переваливалась на другое плечо.

О чем вспоминать было совершенно невыносимо, так это о риске – при одной только этой мысли по спине и ногам пробегал холодок. Он опрометчиво подставил судно под обстрел – ему невероятно повезло, что покалеченный «Сатерленд» не дрейфует сейчас к подветренному берегу, навстречу ликующим врагам. Так уж Хорнблауэр был устроен, что не ценил своих заслуг, словно и не рассчитал все точно, не предусмотрел вплоть до последних мелочей. Он обругал себя авантюристом, обругал свою привычку прежде лезть в самое пекло и лишь потом оценивать риск.