Линга Шарира. Третье возрождение Феникса

— Понял, — кивнул головой полковник, развернулся к сейфу и принялся выгребать содержимое прямо на письменный стол: пару бутылок коньяка, початую бутылку вискаря, лимон, шоколад, колбасу. Нашлись в неисчерпаемых недрах сейфа советского производства и три граненых стакана. Самохвалов быстро налил по полстакана виски. Складным ножом грубо покромсал дорогую колбасу. Хлеба в сейфе не оказалось, но это никого не смутило. Полковник поднял стакан:

— За твою свободу! — чокнулись и выпили по первой. Самохвалов без паузы налил по второй.

— Давай, Сереж, пей, закусывай и продолжай рассказ уже без остановок. Чтобы я из тебя щипцами по одному слову не тянул. Ты, самое главное, рассказывай. Ерохин теперь посвященный, так что давай все без утайки. И ты, Ерохин, не кочевряжься. Хватай стакан!

* * *

Еще по дороге начал один ко мне подкатывать. И так и эдак крутится, все заговаривать пытается. Умничает. Какие-то идиотские вопросики задает. Кто я по жизни? Как отношусь к уголовному миру и его законам? На какой стул сесть предпочту? Я даже разбираться не стал. Послал его сразу в Перу, всерьез и надолго. Он, было, сперва вякать попробовал, но как по щам разок выхватил, так сразу и заткнулся.

Привезли нас в зону. Ну а там другой мир совсем. Другая вселенная, со своими собственными законами. Мне-то не привыкать, ты же знаешь, Петрович. Всякого повидал. Два месяца в плену наложили свой отпечаток. Сразу смекнул, что нужно держаться немного особнячком. Можно даже и под психа немного косить. Альянсы создавать, интриги плести — не мое это. Пошло и противно. На воровские законы я плевать хотел. Презираю! А всех этих фраеров, блатных и приблатненных насквозь вижу. Шушера, в основном. Гнилье. Мразь. Подонки. Потому там и находятся.

А главное, Петрович, зверье верховодит и беспределит. Я после афгана мнительный стал. А тут вижу, что русские сами по себе, а черные в кучу сбились. Армяне, азеры, чечены, кабарда, да все без разбору в одной стае. Межнациональные распри мгновенно забыли и объединились против славян. Обидно, но что поделаешь, если у наших менталитет такой.

Так что, я свое положение сразу определил: петушню гнал долой, от блатных сторонился, но и с мужиками особо корешиться не стал. Знал же, что долго не продержусь, а подставлять никого не хотелось. Уже тогда понял, что жить мне придется ярко, но, увы, недолго…

В общем, Петрович, прошло пару месяцев. Я привыкать начал потихоньку. И ко мне люди привыкли. То закурить кто попросит, то подойдет перекинуться словечком. Одним словом, начал я втягиваться и приспосабливаться. Но статья у меня такая, сам понимаешь…

Однажды подходит пообщаться ко мне один из серьезных. Не авторитет, конечно, но и не из холуев. Подошел, покурить предложил. Завел разговор о жизни. Я сразу напрягся, не люблю подобные разговоры, плохо заканчиваются обычно. Долго юлить не стал, предложил пойти в гладиаторы к одному из авторитетов. У того как раз вакансия образовалась.

— Ты, Серега, — говорит, — мужик не тупой. Сам понимаешь, где находимся. И десятка — срок большой, если вести себя правильно станешь, послабление режима гарантируем, ништяки из общака, и все такое.

А я ему, со всей возможной учтивостью, объясняю, что мол, никогда ни под кем не ходил, и ходить не собираюсь. В общих чертах пояснил, кто я такой. Так что, звиняй, говорю, добрый человек, спасибо за предложение, но мое дело сторона, не по пути нам с тобой, так и передай своим. У вас своя свадьба, а у меня своя.

Серьезный обиделся, — что же, — говорит, — ты сам свою судьбу определил. Будешь жить в изоляции на правах неприкасаемого. Ты этого хочешь?

А я ему отвечаю, — все верно, мил человек. Я сам по себе, а вы сами по себе.

Обиделся он еще пуще, и говорит — коли так, живи один. И бог тебе судья!

Так и окрестили меня — волком. А мне понравилось! Зверь гордый, свободный и одинокий. Как раз про меня. И опять оставили в покое месяца на три — четыре. Ну а потом появился у нас новенький. Николя. Молодой парнишка, лет девятнадцать — двадцать, не больше. Из неблагополучной семьи. Мать пьет, отец потерялся. Сеструха малая совсем.

Пацанчик молодой и глупый, связался с дворовой компанией, начал автомагнитолы тырить. Хотел деньжат заработать, семье помочь. Да только быстро попался. Дружки несовершеннолетние откупились. Родители адвокатов наняли. На старшака все повесили. И влетел Николя на три года колонии строго режима. Как так, почему? Не спрашивайте. Начало девяностых, бардак и неразбериха. Видимо все накопившиеся висяки у следаков на кого-то нужно было повесить. Вот и нашли козла отпущения.

И все бы ничего, да был Николя очень красив. Извини, Петрович, описать не смогу. Высокий, худой, тонкокостный. Черты лица правильные, нос прямой, изящные брови. Одним словом девчонки таких любят…