Линии (Lignes)

И вот настало время когда деревья одеваются осенним багрянцем. Я желаю всем вам доброго здоровья. Я, Осами Сугино, написал вам это письмо лишь потому, что испытываю глубокие сомнения в добросовестности одного из ваших сотрудников. Имени его я сознательно не называю, ибо вы все знаете, о ком идет речь. Этот человек своими личными выпадами и оскорблениями в мой адрес пытается привлечь к моей персоне широкое внимание. Я знаю, что он, пользуясь своим служебным положением, готовит к эфиру передачу, которая будет называться «Lady Song». Я и так уже слишком натерпелся от вашего с ним сговора, и это не считая бесконечных насмешек ваших дикторов и ведущих над безработными людьми. За мной круглосуточно следят, и я не могу даже спокойно выйти из дома! Мои родственники и знакомые на вашей стороне, и мне известны ваши планы о том, как бы засадить меня в сумасшедший дом. Я потерял всех моих друзей… У меня почти нет средств к существованию, и вряд ли мне удастся быстро найти работу. Короче, выхода у меня нет. Я надеюсь, что вы соблаговолите отнестись к моей просьбе с должным вниманием и прекратите оскорблять меня в прямом эфире. Если же в ближайшие сорок восемь часов, к своему великому сожалению, я увижу, что ситуация не изменилась, я буду вынужден прибегнуть ко всем известным вам законным средствам защиты.

Желаю вам всяческих успехов.

Ответа он не получил и написал еще раз. Письма возвращались ему в нераспечатанных конвертах, и тогда он стал рассылать свои сообщения во все газеты, еженедельники, на все радиостанции и телеканалы, во все издательства, писателям и журналистам, — всем, кого знал. И опять никакой реакции. К тому же содержание передач не изменилось ни на йоту. Сугино понял, что без юридической поддержки ему теперь не обойтись, и стал приискивать работу, чтобы оплатить адвокатский гонорар. Он отправил свое резюме во множество компаний, но не прошел ни одно из собеседований. С каждым разом он все больше убеждался, что и здесь его друг приложил руку. Все служащие, общавшиеся с ним на собеседованиях, были в курсе последних выпусков радиопередач, и за их спинами маячила тень его друга. «Он рассказал им обо мне», — думал Сугино. Куда бы он ни обращался: в залы «пачинко»*, в курьерские службы, в фирмы, занимающиеся дорожным строительством, — везде витал дух его приятеля, и он был совершенно беззащитен. В конце концов он обратился к адвокату, о котором говорили, что он помогает и самым бедным, — и адвокату успел промыть мозги проклятый друг. Юрист посоветовал Сугино лечь в клинику, а когда тот попытался настаивать, пригрозил сдать его в полицию.

* Игра, напоминающая детский бильярд или пинбол.

Сугино больше не мог есть и перестал спать. Большую часть времени он проводил у окна со своим биноклем. Он потерял около двадцати килограммов: друг сговорился со всеми продавцами и официантами кафе, и теперь ему подсовывали только тухлые или отравленные продукты. Сугино уверился в этом, увидев, в какой гнев впал один из продавцов, когда он сунул ему под нос купленный батон, требуя доказательств того, что хлеб не отравлен. «Что ж, правда глаза колет», — злорадствовал Сугино. Но наступил день, когда он уже не мог доверять даже «Калори Мейт» и витаминизированным напиткам, которые продавались в уличных автоматах. Он обнаружил, что один из техников, обслуживающих эти автоматы, также связан с его другом. Его выдавало поведение — бинокль не мог лгать. Этот техник вел себя так, словно был не на работе: то на небо посмотрит, то перекинется парой слов с детишками, что бегают по улице, то скажет какую-нибудь глупость своим товарищам и потом смеется с ними, а то ногой камушек пнет. Нормальный человек ни за что не стал бы так себя вести…

Когда от голода начинало подводить живот, Сугино воровал продукты прямо с прилавков. Но он оставался бдительным: крал только там, где его друг еще не догадался или куда не успел подложить отравленную пишу. Обычно он таскал выпечку или овощи, когда их привозили рано утром.

Но вскоре пришлось оставить и этот способ: наверняка друг уже навел на его след полицию и на него готовится засада.