Линии

— Идиотка! Я, кажется, ясно сказал — хочу персиков!!! — вдруг заорал он и, не помня себя от злости, схватил клюшку. Металлический стержень сверкнул и треснул Йосики по уху. Тосихико был настолько взбешен, что клюшка, вырвавшись у него из рук, улетела чуть ли не на кухню. Йосики стала падать на пол, но он левой рукой ухватил ее за плечо, а указательным пальцем правой попытался попасть ей в глаз. Йосики прекрасно понимала, чем это может закончиться, поэтому наклонила голову и закрыла ее руками, чтобы защититься от удара. Какое-то время Тосихико безуспешно старался пробить выставленную оборону, и в конце концов ему удалось просунуть палец в образовавшуюся щель и оцарапать ей веко. Потом он приподнял кричащую и отбивающуюся Йосики за волосы и крутанул вокруг себя. Она потеряла равновесие, но не упала. От дикой боли рванулась прочь, зацепила ногой стол, и блюдо с салатом полетело на пол. Вслед за ним последовал и остальной обед, потом с грохотом попадали стулья. От ковра поднимался мерзкий пар. Тосихико наступил на рыбу, и в палец его ноги вонзилась косточка. От неожиданности он отпустил Йосики, которая, рыдая, упала на четвереньки.

— П-прости меня, — снова захныкал Тосихико. — Ну что я наделал? — Он подполз к Йосики на коленях и продолжил: — Не уходи! Если ты уйдешь, я не знаю, что со мной будет. Я просто сдохну! — Тосихико сделал паузу и заговорил о своей матери: — Она выбегала из-за стола, а я сидел и смотрел на ее тарелку. Сначала оттуда поднимался пар, потом все меньше, меньше… и все остывало. Я смотрел на ее тарелку, и мне хотелось умереть. Я не мог думать ни о чем ином, и сидел, сидел, сидел… А тиканье настенных часов, казалось, вот-вот пробьет барабанные перепонки.

Пытаясь привести в порядок растрепанную прическу, Йосики в который раз говорила себе, что так больше продолжаться не может. Перед ней, стоя на коленях, рыдал мужчина. Его лицо было прекрасно. Взглянув на него еще раз, она поняла, что сможет забыть все, что сегодня случилось… «У него действительно очень красивое лицо. Я еще никогда не встречала такого красавца, — думала она. — К тому же, если я его выгоню, ему совершенно некуда идти. Да и у меня кроме этой квартиры нет больше никакого угла». Размышляя таким образом, она сама не заметила, как простила Тосихико в своем сердце.

— Я схожу поищу тебе персиков. Может быть, они будут в лавке у вокзала…

Тосихико, весь в слезах, бросился обнимать и целовать ей лицо и руки. «Я совсем как мать, а он — точно ребенок», — думала Йосики и гладила его по голове. Проявления материнских чувств приводили Тосихико в щенячий восторг. Йосики вытерла выступившую на веке и на брови кровь, наклеила пластырь и стала одеваться.

— Купи, пожалуйста, сигарет, «Хоуп», обычных, — попросил Тосихико и шмыгнул носом. — Только не бери облегченных, это дерьмо…

XV Сонода

Йосики отошла от дома не более чем на сто метров, но уже забыла, какие именно сигареты должна купить. Сама она не курила, и ей было совершенно не понятно, почему Тосихико придает этому такое значение. Какая разница — легкие или обычные? Так же она относилась к еде, выбору одежды и украшениям. Ей казалось глупостью выряжаться в модные тряпки, как это делали ее коллеги по работе. «Одежда должна служить только для защиты от холода», — сказал один старец в какой-то телепередаче, и Йосики была с ним полностью согласна. Она остановилась, размышляя, не стоит ли вернуться домой и спросить у Тосихико про сигареты. Но он, вероятно, подумает, что она пришла с сигаретами, и наверняка снова врежет ей, как только увидит, что ошибся.