Линия фронта прочерчивает небо

Оба истребителя завершили полет и снижались, делая круг над аэродромом. Вдруг в небо взвилась зеленая искра.

«Тревога!..»

Вспыхнула еще одна ракета.

«Боевой вылет!..»

Друзья вскочили.

Четыре МиГа один за другим пронеслись по бетонной полосе и с грохотом оторвались от земли. Набирая высоту, они быстро уменьшались в размерах и вскоре растаяли где-то у горизонта.

На аэродроме воцарилась тишина. Лишь негромко гудели автомашины, отвозившие техников эскадрильи в конец полосы, где они будут ждать самолеты. Следом ехала карета аэродромной Скорой помощи с красным крестом.

Бан, патрулировавший с Тоаном над аэродромом, получил приказ идти на посадку, и они приземлились.

Прошло пятнадцать минут… Двадцать… Двадцать пять…

По радиостанции командного пункта из-за помех и шума трудно было разобрать сообщения пилотов. Но привычные уже офицеры понимали их с полуслова и шепотом комментировали:

— Встретили противника… Вступили в бой.

— Один Ф-105 не успел сбросить бомбы, упал на поле и взорвался.

— Судя по всему, Куанг ранен…

— Горит еще один «громовержец».

Тридцать пять минут… Сорок…

Весь аэродром замер. Глаза в ожидании устремились к горизонту.

«Возвращаются!..»

Темная черточка показалась на фоне туч.

Самолет быстро приближался. Людям казалось, будто от него еще веет пороховым жаром. Качнув крыльями, истребитель побежал по полосе.

Еще две темные точки появились среди медленно розовевших на горизонте облаков.

Летчики четвертой эскадрильи увидали «газик» командира полка. Он мчался к концу бетонной полосы, где, готовясь выключить двигатель, грохотал приземлившийся МиГ.

Два других истребителя, приглушив турбины, пошли на снижение и мягко коснулись земли.

Пять минут… Десять минут… Двадцать минут…

«Газик» побежал обратно. Летчики видели, что в машине вместе с командиром сидят трое вернувшихся товарищей. «Газик» ехал очень быстро. Тхуан, сидевший рядом с шофером, обернулся назад и, кивая головой, слушал, что говорили ему пилоты:

Солнце село. Аэродром погрузился в бескрайние вечерние сумерки. На дорожке осталось лишь несколько дежурных самолетов, выстроенных в линию. Их черные силуэты отпечатались на красном пологе долгого летнего заката. Летчики и техники дневной смены все уже вернулись в городок. Автомашины только что доставили ночную смену. Началась подготовка к полетам.

В конце полосы, там, где ждут приземляющиеся истребители, никого не было. У самого края бетона, словно позабытый людьми, стоял пустой грузовик. Но если прислушаться, можно было уловить в тишине негромкие звуки музыки. Люди с тягача сидели на траве вокруг маленького транзистора.

Опустился туман и укрыл синей дымкой огромное летное поле.

…Ветер осенний гудит за стеной,

Спи, мой малыш, засыпай…

Певица пела колыбельную, которую напевали испокон века матери в Южном Вьетнаме, укачивая своих детей. Голос ее, далекий и такой близкий, проникал в сердце.

…Плакать не надо, слышишь, родной, Люди давно улеглись на покой…

Слушатели молчали. Они сняли свои широкополые шляпы. По их лицам бежали капли пота, смешанного с машинным маслом. Это были техники МиГа, который не вернулся.

…Спи, мой малыш, засыпай…

Колыбельная песня умолкла. Но эхо ее звучало в порывах вечернего ветра, игравшего высокой травой.

Вокруг становилось все темнее. То тут, то там замелькали электрические лампочки.

Один из техников, захватив в горсть траву, вырвал ее и поднял голову:

— Вроде стало чуть-чуть попрохладней.

— Слушай, а правда, что вечерняя и утренняя звезды — это одна и та же звезда?

— Эй, помолчи!

«…Я был потрясен, я не мог понять, отчего здесь дети не плачут. Карательный отряд, вошедший в деревню, стрелял вдоль улиц и поджигал крытые соломой хижины». Радио Ханоя передавало статью какого-то американского журналиста из Южного Вьетнама. «Морские пехотинцы расстреливали попадавшихся им буйволов и коров и забрасывали гранатами убежища и щели. Когда я подошел к одному из таких убежищ, я увидел вылезавшую оттуда женщину с ребенком на руках и старика…»

В траве завели свои трели цикады. Стрекот то робко стихал, то раздавался снова, перекликаясь с голосом диктора, и вдруг умолк, будто прислушиваясь.

«…Около горящего дома американский капитан схватил мальчишку лет четырнадцати. У него была перебита правая рука, из кровоточащей раны торчал белый обломок кости, угловатый, как острие ножа. Капитан приказал переводчику спросить: «Где партизаны? Где Вьетконг?..» Ребенок смотрел на него молча. Он не кричал и не отвечал ни слова. Капитан вытащил пистолет, выругался и выстрелил в землю рядом со ступней мальчика. Но тот по-прежнему стоял молча…»

По небу пробегали последние отблески света. Загорелись звезды — их становилось все больше и больше. Над зарослями бамбука поднимались струйки дыма. Люди вернулись с поля, разожгли очаги и готовили на них ужин.

Окружающий мрак сгустился. Бетонная полоса вокруг техников вдруг озарилась разноцветными огнями. Это включили ночное сигнальное освещение. Аэродром продолжал свою работу.