— Теперь я понимаю, — ответил Рафен, кивнув в сторону безмолвного наблюдателя в золотом. — Мерос, ты не видишь? Здесь мы и наши демоны. По одиночке они нас убьют.
За плечом сержанта пески приняли облик чудовищного Астартес в доспехах, дикого, отвратительного. Он двинулся вперёд, подняв когтистые руки для удара. За Меросом ленты кожи сплелись в нечто, похожее на тёмного эльдара — оскалившегося инкуба с пустыми глазами. Оба существа стали цельными, реальными. Смертоносными.
— Что есть линия крови? — внезапно спросил Рафен. Эти слова были частью ритуала, он выучил их наизусть.
— Вечная связь братства, — сказал апотекарий, ответ пришёл к нему из ниоткуда. — Воля выжить после смерти.
Рафен взвесил в руке старый ржавый клинок.
— Родич, это моя воля, — сказал он и показал на топор в хватке Мероса, — а это твоя. Видишь?
На губах аптекария появилась улыбка.
— Да.
— Тогда в бой, — сказал другой Кровавый Ангел, — пусть он и может стать последним.
Он ринулся вперёд, выставив вперёд сломанный меч, бросился не на своего искажённого двойника, но на воплощение боли и горя яда Мероса.
В тот же миг начал двигаться и апотекарий — понимание пришло к нему. Мерос замахнулся цепным топором на призрака с кричащим лицом Рафена, метя клинком в шею.
Меч и топор одновременно нашли свои цели, каждый убил чужую немезиду, и в безмолвии быстро оборвались извращённые сны, мучавшие Кровавых Ангелов.
— Это сделано, — сказал Мерос, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Рафена. — Мы свободны. Брат.
Он протянул руку воину, а сержант протянул свою…
…и время словно стало рекой, медленной и тяжёлой.
Тьма приближалась, а пейзаж вокруг начал расплываться и угасать, когда исчезла уверенность, бывшая фундаментом нереального места. Без угрозы, которая делала её цельной и придавала смысл, пустыня рассыпалась. Статуя-гора стала дымом, уносимым бесконечными ветрами.
Внезапно великий страх проник в грудь Рафена и вцепился в оба сердца ледяными когтями. Мерос увидел его взгляд и выражение, что вызывало вопрос.
— Рафен? Что не так?
Месте до смерти Сангвиния. О, как славно жить в этот миг. И какой ужас грядёт.
Изо всей мочи, из последних сил Рафен пытался произнести предупреждение. Из его рта вырвалось лишь одно, сдавленное слово. Проклятие.
Золото мерцало во тьме. Там была фигура в доспехах, и Мерос словно её не видел. Невероятно медленно латная перчатка из меди и сияющего янтаря поднялась, чтобы приложить руку к безмолвным губам неподвижной маски. Послание было недвусмысленным, приказ безошибочным.
Молчи.
Не замечая этого, апотекарий протянул руку, чтобы прикоснуться к плечу другого воина.
— Рафен? Мы победили… Что тебя тревожит?
Но этот миг прошёл, и пески превратились в кровь, утопившую обоих.
‘Прикосновение Багряного Рассвета’ открылся и выплеснул на плиты Зала Саркофагов парящий прилив алой жидкости.
Шатаясь, мокрый Рафен выбрался из золотой сферы и припал на одно колено. Он закашлялся и вырвал дыхательные трубки из ноздрей, чтобы жадно и хрипло втянуть в воздух.
— Я… я жив…
— Действительно, — мрачный голос притянул взор. Сержант обнаружил, что смотрит в пылающие глаза, подталкивающие его отвернуться. Силе воли лорда Мефистона было почти невозможно сопротивляться.
Наконец, он отпустил Рафена, и воин посмотрел на направляющие приспособления вдоль рук, куда были встроены многочисленные проводники живительной влаги.
— К… кровь…
— Её нет, — поведал ему Мефистон. — Толика святой живительной влаги примарха вернулась на законное место, в Красный Грааль. Баланс восстановлен.
Рафен медленно поднимался на ноги, пока кровавые сервиторы суетились, чтобы очистить и переосвятить древний саркофаг.
— Значит, моя миссия наконец-то завершилась. Я боялся, что она меня погубит.
Псайкер-лорд посмотрел вверх, на резные затемнённые стёкла окон.
— Рафен, ты неделями висел на краю бездны смерти. Лемартес и многие другие верили, что ты сгинешь и отправишься по правую руку Императора. Но ты вновь обманул судьбу, — Мефистон вновь обратил на свой зловещий взор Кровавого Ангела. — Можно подумать, что ты благословен. Или проклят.
— Как будет угодно Императору, — Рафен выпрямился.
Псайкер подошёл ближе.
— У меня вопрос, брат-сержант. Ты что-нибудь там видел?
— Ничего, — ложь сорвалась с языка прежде, чем сержант смог остановить себя. Он подумал о красных песках, о золотом воителе, о родиче, мёртвом на протяжении тысячелетий. Теперь, когда он стоял в месте камня и стали, пережитое казалось Ангелу фантазией измученного разума. Рука Рафена блуждала по груди до места, где дремал его прогеноидный имплантат генетического семени. — Я…спал. Ничего более.