Акробатка мотнула головой, обернулась на клыкастого, сидящего под деревом и отхлебывающего что-то из пузатой серебряной фляги. Поймав ободряющую улыбку, вспыхнула и опустила глаза.
Так молча и ушла в шатер.
Арлес улыбнулся обернувшейся Реяне и снова отхлебнул из фляжки. Кровь была уже холодной, но в походных условиях рассчитывать на что-то другое было глупо. Не кусать же позднего прохожего или купленную за несколько медяков трактирную девку (так иногда поступали уезжавшие из Ромэна соплеменники Арлеса), если благодаря некоторым особо говорливым менестрелям каждый в городе знает, что среди приехавших артистов есть вампир!
Вот и приходится прикидываться целителем, ходить по домам и делать лечебные кровопускания, а потом незаметно сцеживать полученную еду во фляжку. Серебро очистит кровь от любой заразы.
Можно, конечно, без вреда для здоровья обходиться сырым мясом, но в таком случае есть его приходилось каждый день, и клыкастого от этого уже тошнило.
В идеале, ему бы вообще из Ромэна не уезжать. Магия восполняла любой голод, но теперь до княжества ехать и ехать…
Да и Таисс оставить одну страшно даже на час, не то, что на день, за который можно было бы туда-обратно телепортом смотаться.
Арлес за Янку переживал меньше, чем за свою len'loo. Акробатка после истории с Кортовлянами оклемалась на удивление быстро: дня через два уже улыбалась, как обычно, а на пятую ночь кричать во сне перестала. А вот Таисс…
Три дня и три ночи она только и делала, что спала, а в редкие моменты бодрствования поглощала все съестное, что под руку попадалось. Если бы Арлес не видел ее в первую дюжину дней после выхода из кокона, он бы перепугался, а так — только слегка забеспокоился.
Потом настроение ведьмы, изменяющееся обычно волнообразно, поползло вверх, Таисс все чаще улыбалась и все больше танцевала, приноравливаясь к ритмам севера. Вот только разговаривать о Кортовлянах отказывалась напрочь. Кажется, боялась признаться даже самой себе, почему Марама приняла облик бывшего Хранителя.
Кто ее, конечно, знает, эту нежить. Может, решила, что дриада не сможет убить того, кого любит, а может, ведьма действительно его боится…
Вампир оглянулся, отыскивая взглядом len'loo. Она сидела сейчас на одной из телег, с которой сняли натянутый верх, смотрела куда-то поверх голов бродящих по лагерю артистов и медитировала.
Арлес вздохнул, устроился поудобнее и сделал еще один глоток из фляги. День располагал к тому, чтобы погрузиться в воспоминания.
Он нашел ее в Авалторонских горах, умирающую, попросту истекающую кровью. От этой девушки пахло вампиром, но была она дриадой — Арлес хорошо разбирался в таких тонкостях. Пока клыкастый лихорадочно соображал, что делать с «найденышем», девушка на мгновение пришла в себя и прохрипела:
— Мастер… Эве…
У Арлеса не возникло никаких сомнений: она имеет право просить об этом. А руна «Verrani», искалечившая левый зрачок, подтвердила: эта девушка и есть то равновесие, за которым его послали.
Проход выбросил его в двух кварталах от дома мастера. Видно, Арлес что-то напутал в спешке. Пришлось бежать, на ходу стряхивая со лба мокрые от дождя волосы.
Старый вампир ждал на пороге. Обложив ученика пятиэтажными ругательствами, он подхватил дриаду на руки и исчез в глубине дома. Арлеса, вроде, никто не гнал, так что после коротких раздумий он последовал за учителем.
И вошел в полутемную комнату как раз вовремя, чтобы увидеть, как мастер подхватил девушку под мышки и швырнул в середину мерцающей паутины. Дюжины нитей тут же окутали хрупкое тело, растворяя изорванную одежду и стекая вниз крупными розовыми каплями. А потом им на смену пришли молочного цвета стебли — другого названия у Арлеса не нашлось — которые росли откуда-то снизу и постепенно обволакивали ноги, корпус, руки до кончиков пальцев…
Эве рен Даиро подошел ближе, провел ладонью по лицу дриады, убирая мокрые пряди волос и стирая кровь с многочисленных царапин.
— Давай, ребенок, не прикидывайся такой беспомощной!
Реакции, конечно, не последовало.
— Арлес, сюда! Быстро! Руку! — приказал мастер, заставляя один из свободных побегов потянуться к ладони.
Молодой вампир послушно протянул левую руку. Понимал уже, что его будут использовать в качестве донора. Эве рен Даиро тонким кинжалом вспорол рукав рубашки и направил маленький, угловатый цветок побега к пульсирующей вене.
О том, что будет больно, никто, конечно, предупредить не удосужился.
Когда стебель вгрызся в кожу и начал стремительно краснеть, мастер снова подошел к девушке, подцепил ее за подбородок, несколько долгих мгновений смотрел на слезы, текущие из-под левого века, и внезапно залепил дриаде пощечину, да такую, что голова резко мотнулась в сторону.
— Давай, девчонка! — угрожающе прорычал он. — Ты же только что спасла мир, теперь спасай себя! Это куда проще, нужно только захотеть, слышишь меня? Давай, упрямица!