Линия ночи

Старик неуклюже поднимается и семенит куда-то.

Я читаю его мысли: он испытывает невероятное облегчение оттого, что Бог почтил его своим присутствием – это добрый знак для Южного Гнезда.

И ужас оттого, что было бы, спустись я в храм, не подав знака служителям, ибо жрецы – хозяева в храме лишь до тех пор, покуда там не появился истинный владыка – и какой-нибудь священник по своему неведению побеспокоил меня?..

Я знаю, ему хочется поговорить со мною о жизни и о том, что будет после смерти – разумеется, но обмолвиться об этом он не посмеет. Коленопреклоненная свита, в страхе замерев вдоль неровных стен, безмолвно внимает.

Я следую за ним. Мне хочется ускорить шаг, я не люблю торжественных шествований, словно недалекий, кичащийся властью удельный князек, но – опять имидж.

Старейшина ждет меня, кланяется, и дробно стуча когтями, бежит впереди.

Извилистый квадратный коридор, освещенный необычной формы лампами, что мерцают странным красноватым светом. Я все время забываю о том, что граморы – не люди. Мгновение – и для меня коридор освещается иначе. Так лучше.

Несколько монотонных минут путешествия в каменной толще, и я, сопровождаемый стариком, выхожу к преграждающим путь мощным воротам.

Лязг замков, коленопреклоненные прислужники в парадных облачениях и с вырезанными крыльями – так что торчат лишь напоминающие руки нелепые огрызки, судорожными рывками отворяют толстые металлические двери.

Старик подобострастно кланяется, услужливо замерев у входа.

Задержавшись на пороге и милостиво кивая ему, я захожу внутрь. Он расцветает в улыбке – иначе трактовать эту гримасу невозможно.

Вхожу в большой, формой с перевернутую чашу зал, скупо освещенный четырьмя слабыми лампами в потолке, двери осторожно закрываются, и я остаюсь один.

Стены искусно выложены мозаикой. Нижние семь футов заняты изображениями жизненного пути человекоптиц – от рождения до погребения.

Выше – по периметру изображения ритуальных татуировок, затем слова клятв, еще выше – парная молитва – буквы весьма напоминают арабскую вязь. Под сводами – имена первых – Б’ерл’уна и Ун-Ы.

Самый верх храма олицетворяет Небеса – но граморам запрещено изображать Бога, и потому свод покрыт ослепительными кусочками зеркала.

В отличие от людей, их религия более близка к реальности…

Посреди зала выстроено нечто вроде толоса, сплошное нефритовое полушарие, внутрь коего ведет открытая дверь – мощная стальная основа с наложенной на нее нефритовою же плитою.

Медленно я захожу внутрь.

Один. Наконец-то.

Пустая келья, пяти шагов в диаметре, и низкий сводчатый потолок, которого можно коснуться рукой.

Подходящая усыпальница для Бога.

Стопка пропитанных благовониями дорогих ковров сложенных вместе, высотою чуть выше колена, образует некое подобие ложа. Резной столик черного дерева на витой ножке, в крышке которого мягким, приятным взору матовым светом светится лампа в виде искусно сделанной хрустальной розы, работающая, судя по всему, на автономном элементе питания.

Вот и вся обстановка.

Я опускаюсь на импровизированную постель, и поставив локти на колени, кладу подбородок на руки. И в этой человеческой позе замираю.

Того, что меня могут увидеть, или услышать, я не опасаюсь. Ничего подобного здесь нет. Да и кто осмелится сделать это?

Я мысленно формулирую желание, и дверь становится единым целым со стенами. Движение воздуха прекращается.

Итак, что делать?

Немалый опыт десятков веков дает мне право полагать, что я с легкостью просчитаю возможные события, опережая любых мудрецов на несколько шагов.

Но так ли на самом деле? Не будет ли эта, казалось бы, верная мысль тем первым шагом, что определит ложное направление? Самоуверенность от гордыни – греха, которому подвержены не только смертные, но и Боги, разделяет ничтожная доля дюйма.

Не слишком ли я засиделся, чтобы спустя годы, возжаждав действия, появиться снова, стремясь вершить справедливость? Сторонний наблюдатель, скривив губы в усмешке, скажет, что Дайрон наконец-то, улучив миг, выполз из норы. А где ж он был раньше, когда его помощь была так нужна людям?

Ждал, отвечу я. Того мига, который может изменить все.

Вот только тот ли это самый миг, в котором ворохом нитей переплетутся глобальные вероятности, или снова очередная пустышка?

Кто знает… Но голос внутри меня, мой бессменный советчик и собеседник, подтверждает мой выбор.

Да, говорит он, именно сейчас!

Что-то надвигается, но что именно – это загадка даже для меня, привыкшего шутя разгадывать подобные шарады. Но не эту.

Стоит ли мне идти туда самому? Или оставаясь в тени, послать кого-то из своих соратников? Снова дилемма. Если я не ошибаюсь, то любого, отправившегося туда, ждет медленная, мучительная смерть. Или быстрая, но оттого не менее мучительная.

Выбор невелик, не правда ли?

Бесспорно, я могу отправиться сам, без всевозможных ухищрений с телами. Появиться там в самый разгар этого сомнительного веселья, и убедившись в своей правоте, раз и навсегда пресечь его.

Но что дальше? Другие участники вряд ли будут знать что-то, чего не знаю я, а неведомый мне доселе кукловод – так ли он прост?