Линия жизни

Однако, как ни упирай на удивительную работоспособность Шмидта, его умение буквально на лету схватывать неведомые прежде идеи, на оригинальность его мышления, тонкость интуиции и талантливость натуры, столь быстрый успех в новой сфере может показаться чудом, а серьезные люди давно уже не верят в чудеса.

И все же серьезные люди в данном случае не правы. Ибо им представляется, что познание может двигаться вперед одним-единственным методом: ученый собирает горы (целые Монбланы) фактов, а потом из этих гор чуть ли не сама собой вытекает идея, которая и будет законом природы. Такой ход познания в общем-то существует, но он далеко не единственный и даже вряд ли может быть признан основным. Извилистые дороги мысли, пути к постижению тайн мироздания гораздо сложнее и насчитывают бесконечное множество вариантов. Ведь наука — это не скучный мир, где все определяют щелчки арифмометров и компьютеров. Здесь играет огромную роль смелость — или, как теперь принято говорить, «эвристичность» — мышления, умение найти свой часто неожиданный ракурс, с которого общественные факты вдруг обретают совершенно иной, неизвестный прежде смысл.

Альберт Эйнштейн однажды заметил, что наиболее крупные открытия чаще всего совершают «гениальные невежды», которые просто не знают «правил игры», хорошо известных маститым ученым, и потому поступают вопреки правилам — высказываются против как будто бы незыблемых основ, выдвигают те самые «сумасшедшие» идеи, которые в наш век обрели особую ценность. (Недаром Нильс Бор однажды сказал своему коллеге, что предложенная им идея недостаточно сумасшедшая, чтобы быть верной.)

Эти представления еще не укоренились в нашем сознании. Словом «ученые» мы называем людей двух совершенно несхожих, даже противоположных типов. Первый — кладези знания, эрудиты, освоившие свод добытых их предшественниками истин, часто значительно развившие построения своих учителей. Эти люди очень ценны, без них познание — в те наиболее длительные периоды, когда оно движется медленно, шаг за шагом, без катаклизмов и рывков, — просто не могло бы развиваться.

Второй тип — это «гениальные невежды», взрывники, первооткрыватели, сокрушители основ. От них мало проку в спокойные периоды развития науки. Но тогда, когда необходима коренная ломка, когда выстроенное медленным и кропотливым трудом здание вроде бы неоспоримой теории дает трещину под напором новых фактов и надо возводить новое, в котором прежнее займет скромное место одного крыла, флигеля, в такие периоды на этих «невежд» — все надежды.

• В космогонию Шмидт ворвался именно как «гениальный невежда». И огромным его везением было то, что именно в этой науке, в этот момент остро требовался именно такой бунтующий мозг. Случилось так: как раз к середине сороковых годов факты безжалостно разрушили одно за другим изящные, даже ажурные строения космогонических гипотез, прежде поражавшие своей логической безупречностью и стройностью. Нужен был принципиально новый, нетривиальный, неожиданный, «сумасшедший» взгляд на проблему. Только он мог стать фундаментом для нового сооружения. А большинство космогонистов пытались представить себе некоторые детали и частности картины, не имея общей конструктивной идеи. Но ведь это все равно, что рисовать капители колонн, когда еще нет общего проекта здания и даже неизвестно, будет ли в нем колоннада.

Шмидт начал с фундамента. Почти все его непосредственные предшественники считали, что планеты Солнечной системы возникли из первоначальных раскаленных газовых сгустков. Правда, к середине сороковых годов было доказано, что такие сгустки не уплотнялись бы в дальнейшем, а рассеивались. Однако космогонисты пытались найти или вернее подобрать такие гипотетические условия, при которых рассеяние не должно происходить.

Шмидт увидел в формировании планет совершенно иной механизм. По его идее планеты образовались из холодного твердого вещества — метеоритных обломков и пыли.

Это было не просто умозрительной идеей. Позиция Шмидта опиралась на достижения всех основных наук, и прежде всего физики, сделавших в начале XX столетия гигантский рывок в познании тайн мироздания. Идея построения планет путем аккумуляции из твердого холодного вещества и стала фундаментом его новой теории.

Впрочем, даже на самом первом этапе разработки космогонии Шмидт не ограничился возведением «нулевого цикла». Ему было понятно: новое представление не может быть принято, если не ответить на вопрос о том, откуда взялся вблизи Солнца материал для строительства планет, и он выдвинул гипотезу, по которой Солнце захватило газопылевое вещество одного из облаков — их много обнаружено в Галактике.