Линкор «Альбион»

— Тейлор! — строго произнесла начальница. — Избавь меня от своих гримас; я устала, и мне не до твоих театральных эффектов. Говори по существу и не тяни.

Эбердин вздохнул: он тоже устал, но говорить об этом не решился и продолжил:

— Бланк телеграммы, конечно, уже выброшен в мусор, и нам его не найти. Но телеграфист помнит, что весь текст был написан печатными буквами.

— Чтобы не выдать почерка?

— Скорее всего. А ещё телеграмму давал человек, который не произнёс ни слова?

— Он плохо знал немецкий? — догадалась леди де Флиан.

— Это первая мысль, что пришла ко мне в голову, — кивал Тейлор, видя, что его начальница оживилась; кажется, дело интересовало её всё больше и больше. — Мало того, он закрывал лицо шарфом.

— В такую-то жару? — леди де Флиан усмехнулась.

— Именно. А ещё глубоко надвинул шляпу. Но телеграфист решил, что это был достаточно молодой человек.

Леди Доротея молчала. Информация была и вправду интересной, Тейлор был молодцом; и теперь она просто обдумывала следующие шаги, а потом снова взглянула на Эбердина:

— Ну и что ты думаешь по этому поводу?

И Эбердин Тейлор подтвердил ту же самую мысль, что пришла в голову и его начальнице:

— Нужно опросить слуг, — и чуть погодя добавил. — А может быть, и персонал доктора Мюррея.

И, закончив, он внимательно посмотрел на начальницу: ну что? По плечу вам такая задача? Возьметесь ли?

И вопрос этот был, конечно, непростой. С одной стороны, если эту телеграмму дал кто-то из дома герцогини, леди де Флиан, несомненно, об этом узнала бы. Она вывернула бы всех их наизнанку. Уж на это её дара хватило бы с лихвой, она просветила бы всю челядь герцогини как лучом Рентгена и нашла бы среди них преступника, если, конечно, таковой тут был.

И начальница прекрасно поняла немой вопрос своего подчинённого. Уловила его смысл. Ведь она была женщиной в высшей мере светской, и ей было ясно, что это дело как минимум щекотливое. Нужно иметь большое мужество, чтобы осмелиться допрашивать слуг Холодной герцогини в её же дворце и без её на то согласия. Это всё равно, что рыться в вещах хозяина дома, в который тебя пригласили в гости. Прислуга всегда знает о своих господах что-нибудь этакое, о чём сами господа предпочтут умолчать, так что допрос слуг в отсутствие хозяйки был делом весьма неприличным, если не сказать грубым. И, зная мстительный нрав леди Кавендиш, можно было не сомневаться, что подобного она не простит. Хотя Доротее де Флиан очень хотелось завершить это непростое дело своей победой, но так рисковать своей репутацией и наживать себе врага в лице начальницы она всё-так не решилась и, вздохнув, перевела тему:

— Дойл ещё не вернулся?

— Нет, миледи, — Тейлор вздохнул с облегчением; ему самому вовсе не хотелось участвовать в опросе слуг. Он знал, что это закончится яростью старухи из Девоншира.

— Раненого ювелира доктор Мюррей уже осмотрел? — продолжала леди Доротея.

— Его осмотрел его помощник Сунак, самого доктора нет во дворце. Где-то отдыхает, наверное. Но с раненым всё будет в порядке, Сунак извлёк пулю и сказал, что никаких органов пуля не задела, только сломала ребро. Он дал раненому успокоительное.

— Хорошо, позови мне тогда Гольдберга, — леди Доротея всё ещё надеялась выяснить у стрелявшего в девку хоть какие-то мелочи, которые могли бы вывести её на след грабителей.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ Глава 43 ⠀⠀ ⠀⠀

Теперь свет был ещё хуже, и сколько она ни старалась, сколько ни моргала, разглядеть, кроме светлых пятен над собой, ничего не могла. «Лампы. Я всё ещё в операционной. И у меня что-то с глазами». Герцогине казалось, что ей просто нужно промыть глаза, и тогда она что-нибудь увидит. В общем, это было не главным её беспокойством. Она помнила, что в прошлое её пробуждение её донимал жар, и теперь жар никуда не делся. И, кажется, он даже ещё и усилился. Особенно в районе левого бедра, колена и голени. Но вот что было ещё хуже, так это то, что она чувствовала в тех местах и боль. Вернее, какое-то очень неприятное жжение. Она захотела пошевелиться, но поняла, что её руки накрепко привязаны ремнями. Ноги тоже, а другие ремни притягивали к столу её грудь и крепко держали голову. Старуха могла разве что пошевелить пальцами, но вдруг поняла, что даже эти лёгкие движения взывают у неё боль. Боль! Это было как раз то, что герцогиня очень не любила, правда, за долгие годы жизни и десятки операций она научилась её терпеть. И могла бы справиться с болью при необходимости, но ей нужна была ясность. Она хотела знать, что происходит и долго ли это будет продолжаться.

— Мюррей! — произнесла она, но сама ужаснулась тому звуку, который извергла из себя. Он походил на звук, сопутствующий рвотному приступу.