— Я…, — ростовщик уже чуть не плакал, — я не могу…
И тогда Тимофей Сергеевич приставил к его щеке револьвер.
— Если я выстрелю, вы скорее всего не умрёте, но кушать вы уже никогда не сможете, будете только пить… Ну, — он даже взял руку управляющего, ту в которой был зажат ключ, и стал с усилием тащить её ближе к замочной скважине, — открывайте, давайте, давайте… Ну, чего вы упрямитесь? Хотите проявить свою храбрость? Желаете остаться без зубов и нижней челюсти? Открывайте свой ящик.
— Я не могу…, - по щекам управляющего покатились слёзы.
— Вы любите кушать? — спросил у него брат Тимофей.
— Да, я люблю кушать…
— Но вам больше не придется этого делать, — Елецкий с силой надавил стволом револьвера на щеку пузана. — Я уже начинаю злиться, а когда начну, я выстрелю.
— Вы злой человек, — всхлипывал управляющий.
— Да, я злой человек, а вы и усугубляете, только и делаете, что злите меня, — сказало он и вдруг заорал: — Вставляйте ключ, иначе я стреляю. Ну, раз… Два…
— Надо отключить тумблер! — неожиданно закричал управляющий. — Иначе меня может убить током!
— Ах вот как!
— Да, нужно отключить ток! — уже вовсю рыдал начальник кассы.
— Ну, так отключайте, отключайте, где ваш тумблер?
— Он там. За шкафом, — управляющий указал на стену возле сейфа.
— Ну так вперед, вперёд, отключайте его, не тяните, мы с вами целую минуту тут толчёмся, а должны были уже уходить. Неужели вам так приятно наше общество, что вы так медлите?
— Нет, не очень…, - пролепетал ростовщик.
— Что не очень? — не понял брат Тимофей.
— Не очень приятно ваше общество… Мне.
И тут уже Елецкий не выдержал и толкнул его револьвером в лицо и зло произнёс:
— Давайте, отключайте же!
— Но вы же тогда заберёте мои…
Ростовщик не успел договорить, ни он, ни грабитель в маске не заметили за своими пререканиями, что второй грабитель, тот, что высокий, подошёл к ним, быстро врезал управляющему по голове рукоятью револьвера и прошипел тоном, навевающим ужас:
— Быстро! Быстро!
— А-а…! — заорал ростовщик и немного присел. — Это очень больно, — из его головы по виску, по щеке быстрой струйкой полилась кровь — на плечи сюртука, на белоснежный и накрахмаленный воротник сорочки, на пол, на манжеты; но несмотря на это, он, подвывая, тут же засунул руку за сейф, чем-то пощёлкал там и сообщил:
— Всё! Отключил.
И потом, уже без напоминаний и уговоров, трясущимися и запачканными в кровь руками он вставил ключ в замочную скважину и провернул его в одну сторону до щелчка, потом сделал два оборота в другую и после уже распахнул толстую дверь шкафа: вот, берите. И горько, горько зарыдал, отойдя в сторону.
Тут уже брат Тимофей не терялся, он раскрыл мешок и стал смахивать в него с полок всё, что было в сейфе. Пачки банкнот разных казначейств, в том числе и некоторое количество британских фунтов; ровные, завёрнутые в серую бумагу упаковки с монетами большой ценности; мелкие монеты, что лежали в коробочках; часть монет падала на пол, но он на упавшие деньги внимания не обращал, брал только то, что удобно было ссыпать в мешок. И деньги всё не кончались. Рыдания ростовщика были горестны настолько, что случайный прохожий, услышав подобное, решил бы: человек распрощался со всею своей семьей, не менее. Но жестокосердые грабители не имели и капли жалости к несчастному, и выгребли всё, что было в сейфе. А забрав деньги, поспешили к выходу, вежливо попрощавшись с убитым горем ростовщиком.
А на выходе, на крыльце увидели сидевшего на земле человека, у которого из рассечения на лбу сочилась кровь:
— А это кто ещё такой? — взглянув на сидящего и садясь в экипаж, спросил брат Тимофей у брата Аполлинария, который так и сидел на козлах коляски, дожидаясь товарищей и поигрывая хлыстом в руках. Он ему и ответил:
— А это один очень любопытный, но очень тупой человек, который сначала всё интересовался, что здесь происходит, потом хотел уйти, а теперь тут отдыхает.
А тут и Тютин запрыгнул в коляску, и Квашнин, щёлкнув кнутом, пустил коней с места в галоп и погнал их прочь из города Веделя, на юг, на юг.
И маски они сняли, лишь когда отъехали подальше от кассы, и тут уже проявилось среди них веселье, которое случается с людьми, что сделали непростое дело и сделали его успешно.
— Ну что?! Взяли чего-нибудь?! — не оборачиваясь к товарищам, кричал Тютину и Елецкому Квашнин.
— Взяли, «вашбродь», взяли, — заверял его казак.
— Тысячи три талеров будет, серебром и ассигнациями, — прикидывал довольный Тимофей Сергеевич.
— Быстро управились, и трёх минут не прошло, — хвалил братьев инженер. — Я думал, дольше будете копаться.
— Это ещё долго, — отвечал ему казак, — брат Тимофей уж больно мягок, миндальничал с крохобором, а те доброту людскую не понимают, пришлось ему подсобить. Уговорить банкира.
— А что было-то? — интересовался брат Аполлинарий.
— Потом, потом всё расскажем, ты сейчас за дорогой следи, — советовал вознице Елецкий.