Лёд моих диких снов

Напряжённо дзынькнула гитара. Перебор выливался в странную мелодию, которая то и дело захлебывалась. Промерзлые пальцы Сереги мазали мимо струн.

- Погреться у нарисованной печки,

Послушать несуществующий голос,

Он тихо споет тебе о хорошем,

Красивом, которым полон твой дом.

А где он, ты это силишься вспомнить

И ночью, рождая странные мысли,

Приходишь к уже потрепанной фразе,

Что лучше оставить все на потом.

И встретив свое имя на одной из могил,

Ты с ужасом почувствуешь, что ты уже был...

- Лучше заткнись, - попросил Антон, сжав ладошку Лены.

- Ой, смотрите! Солнечный зайчик.

Я медленно обернулся. Жёлтое пятно гуляло по её лицу, заставляя щурить глаза.

- Ложись, дура!

Одним рывком бросившись вперёд, Антон сбил её с ног.

Выстрел.

Второй.

Антон замер с широко раскрытыми глазами. По виску побежала багровая дорожка.

Визг Лены оглушил.

- Стой!

Поздно.

Овраг. Метровые сугробы. Ели.

Автоматная очередь за спиной.

И белая спина впереди, удаляющаяся в лес.

Стать третьей жертвой снайпера мне не довелось. Скинутую с плеча СВД заклинило в самую последнюю секунду. Заминки хватило для того, чтобы мой нож вошёл в незащищенное бронежилетом телом.

Хрип.

Удар.

Ещё один.

Ещё.

Ещё.

И ещё...

Руки в крови. Во рту привкус железа. По лицу кровь.

Красный нож. Красный снег.

И красные пятна в глазах.

- Всё уже. Всё!

- Отпусти!

- Всё, Архип. Мёртв!

- Отпусти.

- Приди в себя, твою мать!

Красное месиво медленно отдалялось.

Ещё не всё!

Не так быстро...

Брыкнулся, повалив Мержинского в сугроб. Сам упал рядом.

Перекатившись, он навис сверху и щедро влил спирт из походной фляжки мне в рот.

Трахею сперло.

.. Мне восемь.

Утро.

Я выхожу на кухню. И первое, что попадает в поле моего зрения - большой сом в раковине.

Он жадно загребает ртом воздух и хлопает о железный край хвостом.

Дзынь. Дзынь.

- .. И что? Ради чего всё это было? Десять лет коту под хвост. - Голос матери чужой и отстранённый.

Она сидит на стуле и вертит в руках бокал с чаем.

- Алин, давай не сейчас, - просит отец, отворачиваясь к окну.

- Почему не сейчас-то?

Дзынь. Дзынь.

- Не при детях хотя бы.

- А-а-а! Ты о детях вспомнил?

- Алина...

- Что, Алина? - Дзынь. - Что, Алина? Дети у него... Пусть знают дети, какой у них отец. Сволочь и мразь. Променять семью на какую-то вшивую официантку...

- Хватит.

Дзынь. Дзынь. Дзынь.

- Я ещё даже не начинала. "Всю жизнь на руках носить буду. Горя знать не будешь. Подарками осыплю!" Вот все твои подарки за десять лет, - кивок в мою сторону. - Её, небось, больше балуешь?

- Алин...

Дзынь.

- Да уйми ты эту рыбу! - Зло рявкает мать на меня.

- Как я должен её унять?

Бокал громко хлопает о столешницу. Стул издает противный скрип, оставляя следы на паркете.

Мать подходит к мойке, достает нож и вонзает его в рыбину.

- Вот ... так. Взять нож ... и ... унять, - каждое слово она сопровождает новым ударом лезвия.

Я замираю, не в силах отвести взгляда от её рук, планомерно покрывающихся кровью.

Ещё минуту назад живая, рыба на моих глазах превратилась в решето.

- Совсем крыша поехала? - Отец подобрался к ней со спины и прижал к себе.

Нож выпал. Окровавленные руки задрожали.

- Что ты за чудовище, Алина? ..

Чудовище.

***

Темная казарма. Тридцать коек.

То там, то здесь раздавались поскрипывания и тихие шорохи.

В эту ночь вряд ли кто-то заснёт.

А она, ночь, выдалась на удивление спокойной.

Не было слышно постоянного свиста "Градов" и взрывов, долетающих сюда с мест боевых действий.

Не было слышно ветра и воя собак.

Она словно насмехалась над нами, получив две жизни в обмен на спокойствие.