Лёха

Привал устроили короткий, когда до дома лесника – а по карте судя, домик был немаленький, да еще со всякими сараями – было рукой подать. Присели перевести дух, лейтенант стал сверяться с картой и делать какие-то пометки в тетрадке. Посидели, послушали. Вроде все тихо; двинулись дальше.

Домик лесника ожидаемо оказался здоровенной избой со всякими пристройками. Судя по мычанию из хлева – и живность была, а по следам телеги и подков – не в единственном числе. В общем, крепкое хозяйство, и хозяин не безрукий.

Собака побрехивает, но пока наблюдателей не заметила. Кота еще засекли, шел зверь по своим делам. Наконец лейтенант решил, что немцев тут нет, и вместе с ефрейтором отправился в дом. Пара с пулеметом осталась сидеть в лесу, пока к ним не прибежала худенькая девчушка, подозрительно осмотрела и велела непререкаемым тоном:

– Тата загадаў ў дом ісці![118] – и сама пошла к дому.

Семенов переглянулся с Жанаевым, тот пожал плечами, и вскоре оба, поклонившись низкой притолоке, уже вошли в комнату, где за столом – пустым, кстати – уже сидели квадратный хозяин и оба из первой пары. Ефрейтор посматривал в окошко, да и Семенов сообразил сесть так, чтобы видеть подходы с другой стороны.

– Здравия желаем! – сказал за себя и бурята боец.

– Красноармейцы Семенов и Жанаев, – представил их лейтенант.

– Жук, – хмуро назвался хозяин, неприязненно посмотрев на вошедших. Не поздоровкался.

Он действительно походил на жука, был такой же непрошибаемый с виду, чернявый, упрямый и явно очень сильный.

– Так кажаце, ежа вам не патрэбна?[119]

– Дзякуй, сытыя мы[120], – отозвался ефрейтор неторопливо.

– Нам нужен доктор или фельдшер, у нас есть раненый, – спокойно, но явно повторяясь, напомнил Березкин.

– Доктар есць, ды за ім ехаць трэба, а ў мяне спраў шмат, – все так же хмуро заявил лесник по фамилии Жук и тут же более ласковым тоном сказал появившемуся в комнате пацаненку, такому же чернявому, как отец: – Сынок, ідзі ў двор[121].

Мальчик исподлобья оглядел гостей, пожал плечами и оставил взрослых с их непонятными разговорами. Семенов заметил, что на мальце – справные ботиночки, да и старшая девчонка за ними не босая прибежала. Крепкий хозяин, и детишек своих балует.

– Мы можем помочь по хозяйству, – сказал лейтенант.

Лесник пожал плечами. С легким пренебрежением сказал:

– Шмат вы напрацаваны. Гараджане. Больш на ежу выдаткавана для работнікаў[122].

Семенов не очень понимал его говор: костромичей да вятичей было понимать проще, а тут что-то посложнее. И на украинский говор тоже не похоже. Но смысл был ясен и так – жлоб хозяин, боится, что харчи работникам дороже встанут, чем вся их работа, тут и переводчик не нужен.

– Так што – ў цябе ўсе-ўсе есць і нічога не трэба?[123] – не без ехидства спросил ефрейтор с непроизносимой фамилией. Жук посмотрел на него повнимательнее, с интересом, потом сказал с подначкой:

– Ну тры вінтоўкі і па полста патронаў у кожнай – а я лекара прывязу[124].

– А не многовато будет? – удивился Березкин. Впрочем, не сильно удивился, понимал командир, что раз торговаться хозяин начал, то дело на мази. А пара винтовок лишних как раз была. И бросить жалко, и тащить тяжело.

– Ни, – коротко обозначил свои мысли хозяин.

– Одна винтовка. И десять патронов, – сказал Березкин.

Торговались недолго, не больше получаса. Лейтенантик даром что сопляк, а уперся рогом, и по рукам ударили все-таки на двух винтовках, вот патронов пришлось уступить – со скорбным вздохом Семенов прикинул, что сорок патронов отдать придется, досадно. Но тут сориентировался ефрейтор и предложил хозяину сделку обмыть. Чуточку повеселевший после торгования Жук не стал кликать хозяйку, а сам выставил бутыль с самогоном – довольно большую, а вот закуски оказалось с гулькин нос – миска с огурцами да полкраюхи черного хлеба. Впрочем, пили умеренно, не у тещи на блинах, неуютно, словно на еже. И трети бутыли не осилили. Договорились, где завтра встретятся – и место обсудили и время. Все-таки лейтенант, как видно, не слишком доверял нерадушному хозяину и потому место назначил на глухой, полузаросшей дорожке, откуда до лагеря все-таки надо было добираться еще с километр.

Попытались расспросить хозяина, что вокруг деется, но тот, видно, жил бирюк бирюком и носа из своего леса не высовывал, потому ничего внятно сказать не мог. Разве что сообщил, что немцы уже Москву взяли, и принес в доказательство своих слов листок бумаги, где и впрямь это было сказано русским языком по-печатному – Москва сдалась, Сталин со своими жидами из Кремля удрал, большевистской тирании пришел конец. Думайте, мол, командиры и красноармейцы, над своей судьбой сами.

Бойцы и думали, когда назад возвращались. Если Москва сдалась – то это совсем хреново. На первом же привале Жанаев и спросил лейтенанта, что он об этом думает.

Березкин изобразил удивление, брови поднял:

– А сами вы, товарищ красноармеец, как считаете?

– Я не знат. Шибко быстра едут, – пожал плечами бурят.

– А вы как думаете, товарищи?