Лёха

– Я думаю – брешут немцы, – ответил Семенов. Вообще он печатному слову верил, но тут сильно смущало, что своими глазами видел: все эти немецкие листовки врут, не стесняясь, особенно про хорошее обращение с пленными. Потому, хотя вроде как и написано и верить должно – решил с этим погодить. Да и шелапутный потомок прямо говорил – обломилось немцам с Москвой, так что ответил боец уверенно.

– А мне это без разницы, – скорчил брезгливую гримаску ефрейтор.

– Что так?

– А брали ту Москву не раз всякие, факт. И потом их взашей гнали. Не та печаль. И сейчас погонят. Вот Усов помирает – это плохо. А Москва сколько раз горела – и ничего. И без нее обходились, – сплюнул Бендеберя.

– Это ты про что?

– Да сколь раз слыхал от поляков, что Киев брали – и Москву возьмут. Мол, брали когда-то уже.

– Поляки?

– Поляки. Дважды вроде даже брали. Так говорили.

– Тащ летнант, это когда поляки Москву-то брали? – повернулся к Березкину Семенов.

– Прихвастнули паны. Раз брали – в Смутное время. А второй раз… Вот татары Москву брали трижды… вроде, – стал вспоминать командир, наморщив лоб.

– А могли и соврать… Паны – оне брехливые: хлебом не корми, дай похвастать, факт, – кивнул головой ефрейтор.

– Сообразил. Поляки были в составе армии Наполеона. Так что в Москве они были, точно. Но сказать, что они ее взяли… – Лейтенант слегка усмехнулся.

– А ихнюю Варшаву брали раз двадцать. Кому не лень было. Злились они сильно, когда им это поминали. Насчет Москвы что скажете, товарищ лейтенант? – спросил Бендеберя.

– В общем, по моим подсчетам – вранье. Не могли они дотуда добраться. Даже если посчитать среднюю скорость продвижения – не получается. Да и ничего это не меняет, воевать-то все равно надо. Что насчет этого лесника скажете? Как считаете – не заложит?

– Черт его знает. Живет зажиточно, крепкое у него хозяйство, – раздумчиво ответил Семенов.

– Ага, я тоже заметил – кроме семи слоников на полке, часов-ходиков с гирьками и горки подушек на кровати под кружевной накидкой – еще и городской славянский шкаф, – усмехнулся лейтенант.

– Вся мебель ручного изготовления, даже так называемая городская. Так что шкаф – это еще не богатствие. А вот швейная машина и зеркало – это нехилый достаток, факт. А еще – железная кровать-сетка, с набалдашниками на спинках, тоже матерая штука для хозяев, – вежливо поправил своего начальника ефрейтор.

– Комод красивый. С ручками! – молвил бурят.

– А никого в деревне резным комодом мореного дерева не удивишь. У меня брат такие десятками резал, когда валенки не катал и шкуры не выделывал, – заметил не без гордости Бендеберя.

– А ручки красивый, – невозмутимо стоял на своем азиат.

– Это да, можно удивить металлическими фигурными ручками на том комоде, особенно если они с замочками. Красивые ручки, факт. Как у нас были, – уперся и ефрейтор.

Семенов подумал, что по всем признакам основательности дома – деревянный пол, печка, топящаяся по-белому[125], крепкий забор из половинок жердей, крытая не соломой, а тесом, в перехлест, крыша – богат лесник. Хороший нужник на огороде тоже впечатлял.

– В доме – самовар, керосиновые лампы с целыми стеклами. Еще – большая настольная керосиновая лампа с абажуром. Книги, – напомнил ефрейтор.

– Прикидываете – будет этот богатей за совецку власть или к немцам переметнется? – спросил Семенов.

– Именно. Я успел фотографии у него посмотреть – вот и задумался, – ответил лейтенант.

– А фотографические карточки не являются редкостью или признаком зажиточности. Потому что с них все вообще начинается – можно жить в хате с земляным убитым полом, есть одну картошку, но фотографическая доска, застекленная, в резной рамке – будет. Это ж родичи, факт, – заметил ефрейтор.

– Я не о том. На его фотках ни одного красноармейца или краскома нету. А фоток много. Это меня настораживает.

– А другого выхода у нас нету. Если завтра вместо лекаря он полицейских приведет или немцев – ему, гаду, первую пулю, – хмуро сказал Бендеберя.

– Ладно, отдохнули, пора дальше двигать.

И действительно – двинули дальше.

Менеджер Леха

– Как насчет по граммульке? – спросил Середа менеджера, упоенно копавшегося в трофейном добре с целью найти что поесть на обед. При этом артиллерист и впрямь бултыхнул в бутыли опалесцирующей жидкостью.

– Не, неохота. Да и тебе, знаешь, тоже бы не стоило.

– Я свою меру знаю. И болит не так сильно, когда примешь. Да и тем двоим тоже лучше после сотки, – кивнул в сторону палатки с ранеными-больными Середа.

– Ну як скажешь, – заявил твердо сержант, налил себе (и впрямь не так чтоб много – в колпачок от фляжки), не торопясь, выбрал закусон в виде огурчика – и немедленно выпил. Потом налил столько же, но сам пить не стал, а отправился к раненому. Какое-то время провел там, потом вернулся в некотором недоумении, напевая себе под нос: