Лёля

Сергей Сергеевич появился в доме Лёлиной матери совсем недавно. Дети и немногочисленные родственники Любови Семеновны приняли его сразу, но еще не успели привыкнуть, поэтому при встречах обстановка была дружелюбной, но немного натянутой. Все, что Лёля знала о нем, было со слов матери: вдовец, работает сторожем на автомобильной стоянке. Не пьет. Всю зарплату с пенсией отдает. Спокойный, работящий. Дети есть, но живут в столице, с отцом почти не общаются.

Лёля не понимала, как при своей совершенно обыкновенной внешности, Любовь Семеновна никогда не оставалась в одиночестве. Не понимала, но радовалась этому.

После смерти дяди Степы, мать очень сдала. Все время плакала, стала часто болеть. Из женщины, которая всегда приходила на помощь советом или деньгами, она превратилась в обузу, требующую внимания и присутствия рядом. Неожиданно и совсем некстати в Лёлину семью пришло время пресловутого «стакана воды». Каждый день Любовь Семеновна звонила то сыну, то дочке с причитаниями или просьбами. Любое ее недомогание преподносилось как тяжелейший недуг, на который надо было реагировать обязательным присутствием рядом. Отказ или решение проблемы на расстоянии, воспринималось как предательство. Детям приходилось постоянно разрываться между домами. Забрать мать к себе никто не предложил, да она бы и не согласилась. Было тяжело, но справлялись.

Когда появился Сергей Сергеевич, Любовь Семеновна ожила. Появились заботы и хлопоты. Болезни никуда не делись, но переносить их вдвоем стало легче. Мать увлеклась новыми отношениями и перестала донимать детей, а Сергей Сергеевич обрел заботливую и хозяйственную женщину рядом. Все выдохнули.

— Доченька, я вот что подумала, — завела разговор Любовь Семеновна. — Ты же на машине, а Сергей Сергеич только с ночной пришел. Может ты съездишь на рынок? Картошки и капусты надо купить. Мы бы сами как-то, но раз ты тут, чего не съездить?

— Хорошо, но ты же свою всегда ела и картошку, и капусту, — не поняла просьбы Лёля. — Зачем еще покупать?

— Свою! Была бы она своя, так я б, конечно, не тратилась. — сокрушалась Любовь Семеновна. — Не уродилась что-то в этом году. А капусту я и не садила. Ну ее! Ро́стишь-ро́стишь, а гусеница всю и сожрет. И спасибо не скажет.

— Да, хорошо, сейчас съезжу, — ответила Лёля, чтобы оборвать начавшийся разговор об огороде.

Лёля позавтракала, выслушав местные новости и сплетни, получила ценные указания по картошке и капусте, взяла отсчитанные с точностью до копейки деньги, которые невозможно было не взять, потому что «Ты с ума сошла! Еще свои деньги тратить мне на картошку будет! Бери и не выдумывай!» и отправилась в свою комнату. Там, постояв в недолгом замешательстве над джинсами и кофточкой, решила надеть их прямо на голое тело. Других вариантов не было: высохнуть постиранное белье еще не успело.

Выйдя из подъезда, накинув на себя плащ, Лёля поежилась от еще не успевшего прогреться утреннего воздуха и пошла к машине.

Дорога до рынка была короткой. Припарковав автомобиль, Лёля остановилась, пытаясь сообразить, куда именно надо идти за овощами.

Стоянку от рынка отделял бесконечный ряд когда-то белых киосков. Теперь серые, расписанные из баллончиков ругательствами и признаниями в любви, они прятали за собой торговые ряды от внешнего мира. Сплошная бело-серая стена прерывалась небольшими зазорами. Сквозь них местные жители попадали на базар. Лёля помнила, что каждая прорешина между киосками вела в определенную часть рынка: выберешь неподходящую, окажешься вместо овощного, в мясном или рыбном ряду, а еще хуже — в вещевом или строительном. Но ребус был разгадан, когда из одного прохода показался здоровяк в грязной робе, вскинувший на спину огромный мешок картошки. Прямо за ним семенила бабуля.

«Понятно, — догадалась Лёля, — значит мне туда».

Пройдя в нужном направлении, она оказалась на овощной части рынка. Прямо на асфальте стояли поддоны с мешками картошки, свеклой и морковкой. Рядом ящики с помидорами и огурцами. Местами попадались открытые бочки с квашениями и солениями. Они так благоухали, что Лёля остановилась, поддавшись сиюминутному порыву, чтобы купить и сразу съесть один бочковой огурец. Вспомнив, что наличных денег у нее хватит только на капусту и картошку, передумала.

«Как в детстве, — пронеслось в голове, — я на рынке. И денег ровно на покупку. Даже на мороженое, наверное, не хватит».

— Лёля? — раздался за спиной женский голос.

Лёля обернулась. Голос принадлежал улыбающейся женщине с очень знакомым лицом. Бледная, обветренная кожа, тонкий, длинный нос, яркая алая помада, делающая лицо без тонального крема еще более бледным и, подведенные иссиня-черным карандашом, изогнутые брови. Лёля мгновение всматривалась в большие, улыбающиеся глаза, смотрящие на нее в упор и не могла понять, кого они ей напоминают.

— Ну, что молчишь? Не узнала? — съязвила женщина.

— Верка! — наконец догадалась Лёля. — Тьфу на тебя! Что ты как чушка оделась? Мать родная не признает!