Лиорн

Вот он, серьезный минус того, что я скрывался и не мог полагаться на псионическое общение; самые простые вещи усложняются так, что аж бесит.

Но и за это я мог винить лишь себя самого. Обидно.

Когда текла убежала, Ротса хлопнула крыльями, что я интерпретировал как «мне скучно» или же «я устала». Лично я тоже устал — наверное, толком еще не отдохнул после предыдущих нескольких дней. Поэтому я удалился в свою нору и лег подремать. Проснулся примерно через час, чувствуя себя получше прежнего, и позволил себе вновь увлечься книжкой.

Следующий раз меня прервали часа два спустя, сообщив, что адвокат по имени Абесра, которую прислал Перисил, желает меня видеть. Я не хотел с ней встречаться, да и причин на то не было, и я попросил посланника отвести ее прямо к Пракситт.

Ну вот. Адвоката я им нашел. Наверное. В любом случае, свою часть я выполнил.

Можно возвращаться к чтению.

* * *

«В конце концов новость об этом деле дошла до ушей малоизвестной поэтессы — тиассы по имени Криниста, которая была, как она позднее выразилась, слишком разъярена, чтобы выразить свои чувства в виде поэзии, и потому решила попробовать написать двухдневную пьесу.

Исследование у нее получилось дотошным, хотя, как и все люди искусства, затем она позволила себе изменить все, что хотела, дабы получить нужный эффект. Тем не менее историкам не приходится жаловаться на выбранные ею эпизоды и последовательность таковых; описанная же мотивация различных персонажей истории как минимум в пределах допустимого. По моему мнению, от пьесы большего и желать нельзя.

Ни разу не желая претендовать на лавры театрального критика, могу, однако, засвидетельствовать, что большинство таких критиков обсуждаемого периода весьма высоко о ней отзываются. Что ожидаемо от поэта, у нее было отменное чутье на звучание слов, ритм предложений и силу образов. И хотя пьеса безусловно написана с целью выразить определенное мнение, принято считать, что ее ценность, состоящая в изучении сложностей того, что заставляет человека принимать решения вопреки как интересам, так и здравому смысле, превосходит исходные намерения автора.

Стоит добавить также, что исходя из отзывов современников, как аудитории, так и критиков, считать так начали как только пьеса стала достаточно популярна, чтобы привлечь широкое внимание.

К несчастью, по крайней мере для Кринисты, она привлекла широкое внимание…»

* * *

Один из безымянных безликих бесчисленных посыльных — ладно, думаю, их в театре было всего — то трое или около, — нашел меня и сообщил, что Пракситт очень просит уделить ей минутку. Я вздохнул. Похоже, адвокат все — таки желает пообщаться со мной относительно законности всего этого.

Я понятия не имел, что я могу добавить к этому разговору, кроме разве что денег, но проворчал нечто неразборчивое и кивнул, мол, веди. Разговор этот мне был нужен как фоссумова чесотка.

Они сидели в задних рядах зрительного зала. Я пристроился на сидение в ряду перед ними условно вполоборота, чтобы можно было разговаривать с сидящими позади. Зрительный зал совершенно не годиться для разговора, в котором участвует более двух персон.

Я кивнул адвокату — мощно сложенной представительнице Дома Иорич, смуглая кожа и глубокие синие глаза.

— Вы господин Талтош? — спросила она. Я кивнул. — Я Абесра.

— Счастлив познакомиться. Чем могу помочь?

— Мы обсуждаем стратегию искового заявления.

— Верно. И что я…

— Возможны несколько способов достигнуть нужной цели, и мы хотели бы услышать ваше мнение по поводу предпочтительности выбора лучшего.

— Хорошо. Но не понимаю, как я…

— Это лишь общий подход. Мне сообщили, что вы не покидаете театр, так что встретиться с вами было причиной моего появления здесь, так бы все происходило в моем кабинете. Что, — добавила она, — конечно же, будет отражено в сумме моего гонорара.

— Хорошо. Если, конечно, вы не ожидаете никаких осложнений…

— Нет — нет. Я сейчас все обрисую.

Я понял, что одна из причин, почему мне нравилось работать с Перисилом тогда в деле Алиеры, состояла в том, что он единственный из всех известных мне адвокатов хотя бы изредка позволял мне закончить предложение. Я кивнул, уж это — то прервать трудно.

— Самое главное наше преимущество состоит в том, что у императоров аллергия на слово «тирания», а ее величество, полагаю, особенно чувствительна к нему после событий, которые несколько лет назад произошли в Южной Адриланке[28], если вы с ними знакомы, — добавила она, посмотрев на меня. — Также, хотя об этом вы, вероятно, не осведомлены, не так уж давно имели место определенные события в селении по имени Торма, и они определенным образом подобны ключевому инциденту в нашей постановке[29], а потому могут оказать эффект на то, как посмотрит на все это ее величество.

— Тирма, — сказал я.

— Хмм?

— Тирма, а не Торма.

— А, да.

— И я знаю, что происходило в Южной Адриланке.

Ей вдруг стало неуютно, словно она поняла, что подняла неприятную тему. Кашлянув, адвокат продолжила:

— Главный же недостаток у нас в том, что нет законных оснований настаивать на нашем праве ставить эту пьесу.