Лиорн

Нет, я по — прежнему не понимаю, и все же вроде как подобрался близко.

Наверное.

Мы доели, после чего Тряпочник вежливо предложил оставить мусор его заботам.

Я еще какое — то время расхаживал по театру и понял, что все больше и больше ощущаю себя зажатым в тесноте, не способным ничего сделать. Словно в клетке.

Сидеть в клетке — неприятно, и с головой от такого творятся странные вещи; но ведь это лучше, чем умереть, так ведь? А что клетка, так сиживал я и в худших.

Я все еще не компенсировал весь нужный мне сон, так что решил, что сегодня у меня короткий день, и направился к себе в «норку».

* * *

Дерагар изучил себя в зеркале и в последний раз поправил прическу.

Мысленно потянулся к отцу и сообщил, что на остаток вечера будет занят.

«Да, — отозвался Крейгар, — могу себе представить…»

«Не надо.»

В голове у него эхом отозвался смешок. Закончив приводить себя в порядок, он снова посмотрел на собственное отражение. Отражение забавлялось. Он забавлялся. Осознал, что ему не терпится, и не мог не усмехнуться. Помешает ли толика недоверия — в конце концов, она из Левой Руки, — получить удовольствие от ее общества, или добавит к общему опыту чуток трепета? А может, и то, и другое?

Так, главный вопрос: с подарком идти или нет? А если с подарком, с каким именно? Иначе говоря, он действительно ухаживает за ней, или просто знакомится достаточно хорошо, чтобы решить, хочет ли он этого? Главный аргумент за подарок — время, так у него будет повод убить оставшийся до встречи часок.

Ну же, Дерагар, ты что, ребенок?

Наконец он решил, что раз уж они сошлись в таком неформальном ключе, подарок — это риск слишком усилить связь. А еще, если задуматься, покрой одежды, пожалуй, несколько через край: бархат говорит то, что он вовсе не собирался говорить, а оборки вокруг шеи, нет, это просто неправильно.

Еще вопрос: нормальный меч или парадный?

Он покопался в шкафу, трижды изменил мнение, в итоге остался как было. Меч не брать, а вот кинжалы должны быть строго утилитарными.

Прогулка была бодрящей, вечер — приятным. Забавно, он даже почти подпрыгивал, входя в здание.

Никка встала, когда он вошел, и улыбнулась.

— Мило. Мне нравится костюм.

— Спасибо.

— Не слишком модно для клявы?

— Верно. Может, тогда выпить что — нибудь получше? Или даже поужинать?

— Конечно. За мой счет, раз уж ты взял на себя труд парадно одеться.

— Не такой великий труд. Сложно было разве что сделать вид, что я не пытаюсь парадно одеться, и это явно не получилось.

Она рассмеялась. Смех у нее был приятный, глубокий, и глаза у нее при этом сверкали.

Ордвинаковы подмышки, Дерагар. Ты у ее ног.

— Есть мысль, где именно? — спросил он.

— Ага, знаю одно местечко. Но придется пройтись.

— Вечер хороший.

— Правда? Я весь день не выходила. Работала с твоими монетами.

— Теплый бриз с моря — океана. Мне он всегда нравился.

— Всяко лучше ароматов скотобойни.

— Уф. Вот обязательно надо было поминать?

— Да. Ты почти отдался подростковой романтике.

— А что, такая есть?

— Угу.

— Надо быть поосторожнее.

— Время, господин джарег.

— Понимаю, госпожа джарег.

Он предложил ей руку, которую она без раздумий приняла.

— Итак, — проговорила Никка, — как там преступления?

— Хорошо. А у тебя?

— Великолепно.

— Хмм. Ты уверена, что в преступлениях нет романтики?

— В наших — точно нет.

— И то верно.

Таверна была крохотной, похожей на дом торговца, у которого снесли несколько стен. Там было шесть столиков, каждый лишь с двумя стульями, и небольшая барная стойка вообще без стульев. У стойки несколько текл что — то пили из стеклянных чашек и тихо переговаривались. Дерагар узнал ароматы ванили и чего — то цитрусового, но прочее опознать не сумел. Занят был лишь один из столиков. Они уселись за крайний, он позволил Никке занять место у стены.

— Приятное местечко, — сказал Дерагар. — Что тут стоит брать?

— Пиво любишь?

— Не слишком.

— Хорошо, потому что оно тут отвратное. А вот вино вполне приличное.

Но мы здесь ради пирогов с мясом и апельсиновым соусом.

— Пироги с мясом и… ха. Ладно.

— Верь мне.

— Обещаю.

Разговор продолжился, в этом Дерагар был уверен, но о чем они говорили — он не помнил, только что через некоторое время у него закружилась голова, а потом чашка с вином выпала из рук, и Никка вдруг показалась обеспокоенной. Он помнил, что хотел сказать ей, мол, все нормально, но не знал, сумел ли что — либо сказать, прежде чем рухнуть со стула совершенно безо всяких на то причин, а потом его ударило полом.

* * *

Меня разбудил хлопок за дверью моего крохотного чуланчика, на который я отозвался четким и ясным:

— Мррф?

— Вам принесли кляву.

Голоса я не опознал, но словами проникся. Забавно, что сама мысль о кляве будит меня так же быстро, как и собственно клява.

В любом случае я быстро оделся и поднялся к боковому выходу, где клява все еще источала пар. Мне восхотелось издать дьявольский гогот.

Опять же, я ведь был в театре, так что, возможно, и стоило.

Клява оказалась горячей и не слишком сладкой, и исполнила счастьем все мои конечности. Лойош и Ротса хранили молчание, уважая мою эйфорию воссоединения с кружкой.