Лёшка

Простодушный Божок гоготнул, и смех его, как гром, раскатился по ущелью.

— Ну, ты! — прикрикнула Камилия, и великан тут же прикусил язык. Разозлившись, Камилия никому не давала спуску. Избалованная вниманием старших, она, чего греха таить, вела себя иногда как капризный ребенок. А тут было от чего выйти из себя. Мало того что он, Божок, был свидетелем ее позора — не удержала автомат! — еще и высмеял! Ну, а если он на этом не остановится? Если пойдет и обо всем расскажет партизанам? Камилия была умной девчонкой и понимала, что за этим может последовать: на-смеш-ки. В открытую — нет, в открытую, щадя ее, они не станут над ней смеяться, зато уж за спиной у нее отведут душу. Шуточкам-прибауточкам не будет конца: «Слышал, нет, как Божка к санитарке в оруженосцы сватали?..» И Камилия выбрала единственный ход. Она засмеялась и, язвя командира улыбкой, сказала:

— А я пошутила… Возьмите, пожалуйста, обратно! — и протянула Деду тяжелый автомат.

Глаза смеялись, а сердце замирало от страха: вдруг рассердится и накажет за насмешку? Но командир смотрел бесстрастно.

— А я так и понял, — сказал он, — но распоряжение остается в силе. Ты оруженосец, — кивнул он Божку, — а ты, — кивнул Камилии, — разведчица. — Камилия подобралась, слушая, и командир продолжал: — Задача: прочесать предгорье и вступить в связь с местными партизанами. Пароль при встрече: «С запада на восток как пройти?» Отзыв: «Так же, как с востока на запад». Легенда для врага: немая! Молчать, мычать и не сдаваться, пока Божок не выручит. Божок, таясь, идет сзади и страхует. Вопросы есть?

Вопросы были. У Божка. Что взять с собою, ППШ или снайперскую винтовку?

— Снайперскую, — сказал Дед и покосился на ППШ, который успел вернуть себе на шею. — Этот больше шумом бьет, чем пулей. А нам пока шуметь ни к чему…

И они ушли, как в воду нырнув, в зеленое море хвои, подступавшей к самой горе-стоянке партизанского отряда из соединения Александра Невского. Оглянувшись, Камилия удивилась: ну и гора! Не гора, а развал каменных книг, брошенных как попало и лежащих друг на друге то плашмя, то торчком. И деревья — сосна, ель, бук, — чудом проросшие сквозь каменные обложки книг-скал… И скалы-книги, чем выше, тем белее от выпавшего за зиму снега… И узкие, зияющие чернотой лазы пещер в этих скалах-книгах, давших приют отряду, с которым она, пионерка Камилия, прошагала так много долгих верст от родной украинской Ситовки до словацкого города Зволеня. Добрая, верная, строгая семья-отряд, прощай, до скорой встречи!

К опасности привыкаешь, как ко всему на свете. И, привыкнув, перестаешь бояться ее. А это плохо. Это притупляет бдительность и грозит бедой. Забывший об опасности лезет на рожон — мол, смелый и ничего не боюсь — и чаще других попадает в беду. Нет, смелым быть мало. Надо еще быть опасливым. Не сразу дался Камилии этот навык. Стыдно вспомнить как, но дался.

Однажды — еще там, на родине, близ родной Ситовки, — ее послали в разведку. Не одну, а с «мамой» Таней. С «мамой» в кавычках, потому что это была не родная ее мама, а названная. Всех партизанок, кто был старше ее, она называла мамами: мама Женя, мама Вера, мама Таня…

Где-то на дороге им повстречался старик-побирушка. Оглянулся и из рук в руки передал «маме» Тане пачку каких-то бумажек. Погрозил пальцем — молчок, мол! — и скрылся в кустарнике, подступавшем к дороге.

Камилия потянулась к «маме»: покажи! «Мама» показала, и Камилия обрадованно ахнула. В руках у «мамы» была пачка листовок.

«От Советского информбюро. Утреннее сообщение от 22 мая 1942 года…»

— Десять штук, — сказала, пересчитав, «мама».

— Пять мне, пять тебе, — разделила Камилия. — Будем ходить и раздавать.

Но «мама» не приняла ни того, ни другого: ни «дочкиного» деления, ни «дочкиного» образа действия. Чиркнула спичкой и… сожгла бумажки.

Камилия чуть с ума не сошла, увидев, как они горят. Хотела выхватить и погасить, но «мама» Таня зло крикнула: «Не сметь!» — и Камилия нехотя подчинилась. Но в душе поклялась, что с такой трусихой, как «мама» Таня, ни за что не пойдет больше в разведку. Гнать будут, а не пойдет!

Увы, и часа не прошло, как она изменила свое мнение. Их задержали, едва они вошли в село. Два зеленошкурых гитлеровца и вислоусый украинец-староста. Обыскали с ног до головы и, ничего не найдя, с гневом обрушились на старика-побирушку, которого выволокли откуда-то из-за плетня.

— То не те, свят бог! — крестился провокатор-побирушка. — Те следом грядут!..

Но его не слушали и пинали, приговаривая что-то по-немецки.

Они вышли из села, и Камилия, смущаясь с непривычки, попросила у «мамы» Тани прощения.

— За что же? — удивилась «мама» Таня.

— Что я такая плохая, — мужественно призналась Камилия.

— Вот бы не подумала, — начала «мама» Таня, но Камилия не дала ей договорить.

— Вы бы не подумали, а я о вас… а я о вас подумала!

— Что же? — смеясь, спросила «мама» Таня.

— Что вы трусиха! — всхлипнула Камилия и, пряча лицо, рассказала, как это случилось.