Лёшка

Меня окликнули. Я опомнился, вошел и сел, не сводя глаз с Канура и его компании. Потом перевел взгляд на секретаря Зину и начальника нашей дружины дядю Шуру. Он был втрое старше любого из нас, но, несмотря на годы, работал за троих — на автобазе диспетчером, там же наставником молодых, а в народной дружине — начальником. Он уважал смелых, но не презирал и трусов. «Боишься? Не ходи к нам. И не обижайся, что не возьмем. Нам нужны только храбрые. А храбрость — это талант, который не каждому дается».

Дядя Шура сидел и записывал, а Кануров, поминутно вскакивая и жестикулируя, тоненько, как ниточку, тянул: «били, били, били…»

— Кто и кого? — спросил дядя Шура, обрывая ниточку. — Показывай точнее…

Мне стало не по себе. Кануров, дающий показания… Кануров, кого-то бивший… Ну ясно кого, Митю! А чего же наши? Как они могли допустить?

Я встал и, не поднимая головы, сказал:

— Я знаю, кого они били.

— Они? — вскинулся дядя Шура. — Кто они?

— Ну они, — сказал я, — Кануров и компания.

Дядя Шура как-то странно фыркнул, но тут же сглотнул смешок и сердито сказал:

— Сиди и не мешай следствию. Не они били, а их били!.. Продолжайте, Кануров.

И слово за словом он вытянул из него все. Сегодня после занятий он, Кануров, и еще с ним — Сано, Вано, Васо!..

— Крести по-русски, — глянул дядя Шура, и Кануров, вняв наставлению, продолжал…

…Саня, Ваня, Вася и Митя решили поиграть в снежки. Сошлись за котельной, на хозяйственном дворе, налепили снежков метать по трубе, как вдруг откуда ни возьмись — хулиганы в черных масках. Напали на них и давай бить-колотить!.. Митю почему-то не тронули, а на них, на троих, места живого не оставили…

— Как коршуны налетели!.. Внезапно!.. А то бы мы их!.. — прихныкивал Кануров, сводя и разводя клещи рук.

— Так… Коршуны… — записал и тут же зачеркнул «коршунов» дядя Шура. — Коршуны — это не улика… Ты улики давай.

— Улики? — заморгал Кануров. — Есть улики — безрукавки!

— Точнее? — требовал дядя Шура. — Вид? Цвет?

— Вид? — задумался Кануров. — Вид — бэу, в пятнах. А цвет — цвет желтый!

Я вздрогнул: желтый цвет! Но почему вздрогнул, не сразу сообразил. Желтый, желтый, желтый… Он маячил у меня перед глазами, этот цвет, вызывая на воспоминания, но так и не давался памяти. И вдруг меня бросило в жар: я вспомнил!

Позавчера, в снегопад, нам позвонили шефы из трамвайного депо и позвали на помощь. Мы пошли впятером. Нам выдали желтые безрукавки, и мы, напялив их на пальто, катались по ночной Москве и чистили стрелки. Такой веселой работы у нас еще никогда не было. Закончили мы позднее позднего и безрукавки сдать не успели. Уж не они ли пошли в ход?

Скрепя сердце я спросил, сколько «безрукавых» было. Я оговорился, сказав так, но Кануров обиделся.

— Безрукавых!.. Рукастых, а не безрукавых. Четверо на нас напали, а пятый за Митей погнался. Не догнал, аист, — злорадно ухмыльнулся Кануров, — Митя от него, как лягушонок, ускакал.

Лягушонок, ускакавший от аиста! Это было неправдоподобно и объяснялось только одним: аист сам позволил лягушонку ускакать. Но не аист занимал в ту минуту мои мысли, а число безрукавок. Число Канурова странным образом сходилось с моим числом и наводило на грустные размышления. Неужели, думал я, группа ослушалась меня и по-своему расправилась с Митиными обидчиками?

Отпустив Канурова и компанию, мы остались втроем: дядя Шура, секретарь Зина и я. Зина хмурилась: дойдет до райкома — не оберешься хлопот. Дядя Шура тоже хмурился: хороша дружина, если у нее под носом избивают учащихся.

Я встал и сказал:

— Берусь расследовать!

Зина посмотрела на меня с надеждой. Дядя Шура с осуждением. Он терпеть не мог хвастунов.

— У тебя есть данные?

— Не знаю, — сказал я, — возможно.

— Это не ответ, — сказал дядя Шура.

— Ответ будет дан через двадцать минут! — крикнул я, кидаясь к двери.

Я рассчитал точно: семь минут бегом до общежития, где мы не жили, но где у нас был красный уголок, собиравший нас по вечерам, шесть минут там, в красном уголке, и семь — обратно…

На бегу обдумал план действия. Побить Канурова мог только Груша. С него и начну. А он, как иголка, вытянет остальных.

Я, как вихрь, ворвался в общежитие, содрал в коридоре с вешалки безрукавки, все пять, и с ворохом желтого груза вошел в комнату, где было множество наших. Сидели, уткнувшись в телевизор, и даже не обернулись, когда я вошел. По телику гоняли «Красных дьяволят». Но множество мне и не нужно было. Мне нужен был один Груша, ходивший со мной к трамвайщикам. Почему Груша, а никто другой? Потому что другие ходившие могли и не участвовать в драке. Но чтобы драка обошлась без Груши…

Он настырно маячил впереди всех. «Застишь», — шпыняли его. Но Груша не уходил. Ему всегда хотелось быть как можно ближе к месту происшествия.

Мой вид, когда я поманил его, испугал Грушу, и он вышел в коридор. Я не дал ему опомниться:

— Митя в беде… Скорей… Ты на Канурова с кем ходил?

Он, решив, что мне все известно, сразу сдался и назвал еще троих.

— Они здесь? — тревожась, спросил я: вдруг нет, вдруг дома. Сколько времени пройдет, пока за ними сбегаешь… А я, полагаясь на авось, обещал уложиться в двадцать минут.