Лётчики

И все-таки он существовал, этот заговор. Существовал в блоке смерти, блоке № 20. Во главе его стояли трое — Николай Власов, Александр Исупов, Кирилл Чубченков. И впервые в истории Маутхаузена, впервые в истории блока смерти, заговор этот закончился всеобщим восстанием узников, голыми руками перебивших вооруженную до зубов охрану, захвативших пулеметные вышки, преодолевших каменную стену, увитую колючей проволокой, по которой был пропущен ток высокого напряжения, и в феврале 1945 года вырвавшихся на свободу. О восстании рассказывают участники, свидетели, строки документов.

Узник блока № 20 Владимир Шепетя:

«...Через несколько дней после того, как среди нас оказался Власов, во двор блока номер 20 был брошен человек, который не подавал никаких признаков жизни.

— Оттащить к мертвецам! — приказал штубовой.

И вдруг в человеке, брошенном во двор блока, я узнал нашего лодзинского товарища капитана Битюкова! Он, как и все мы, хлебнул горя, но врагу не сдался.

...Когда его бросили к трупам, мы все стояли во дворе. Несмотря на частые пополнения блока, наших товарищей становилось все меньше и меньше. Гитлеровцы варварски доводили людей до смерти.

Вместе с трупами должны были отправить в крематорий и Битюкова. Рискуя жизнью, его оттащил от груды трупов Николай Иванович Власов. Вскоре Битюков пришел в сознание. Мы сразу же организовали «печку», чтобы согреть его...

— А где еще три тысячи восемьсот человек? — спросил у меня наутро Битюков и показал свой порядковый номер 4629.

— Скоро все там будем, — ответил ему узник, стоявший рядом со мной. — Можешь заранее зарегистрироваться у подполковника Власова, он записывает фамилии и адреса замученных летчиков.

— Власов тоже здесь? — спросил Битюков.

— Да вон он стоит, — ответил я. — Это он тебя вчера уволок от мертвецов...»

Узник блока № 20 Иван Битюков (из письма матери героя Матрене Григорьевне Власовой):

«...Убедительно прошу Вас, когда будете читать мое письмо о последних минутах жизни Вашего любимого сына Коли, не расстраивайтесь, так как это тяжелое горе переживают все семьи, чьи отцы, мужья и сыновья отдали свою жизнь в борьбе за честь, свободу и независимость нашей Советской Родины.

Я не буду описывать все ужасы, которые применяли эсэсовцы по отношению к нам, советским военнопленным офицерам, в большинстве летчикам, так как это повлияет на Ваше здоровье, а только помню, что Николай Иванович был очень худой и в то же время очень спокойный и все время о чем-то думал.

...Николай Иванович в Маутхаузене держался так же мужественно, как и в Лодзи, возле него легче становилось другим.

— Нет, браток, ты на себя так не должен смотреть, будто с пленом и жизнь для тебя кончилась, — говорил обычно новенькому Власов. — Ты обязан и здесь быть солдатом. Выживем, вернемся, народ с каждого спросит. Поймут, какие муки мы вынесли. А пока держись, чтоб нас, и безоружных, денно и нощно боялись. Понимаешь? Чтобы не ты их, а фашисты тебя, военнопленного, страшились!

Но иногда у Николая глаза становились такие измученные, что лучше было не смотреть. Как и все в блоке, он привык относиться к смерти людей от истощения или истязаний как к какому-то чуть ли не естественному явлению. Он старался узнать о предстоящей кончине товарища раньше блокового, чтобы, во-первых, записать адрес его родных, а во-вторых, успеть передать другим лохмотья одежды, а иной раз и хлебные крохи. Но когда кто-либо из заключенных молча, не глядя на товарищей, подходил к перекладине, устроенной в глубине барака, взбирался на табуретку, предназначавшуюся для этой цели, прикрепив к доске поясной ремень, просовывал в петлю голову, на Власова страшно было смотреть. Он обычно подбегал к самоубийце, силой стаскивал с табуретки, говоря:

— Держись, друг! Держись, родной!..

...Пожалуй, тогда-то мне стало ясно, почему заключенным изолирблока разрешалось иметь при себе ремни. В этом тоже проявлялся фашистский порядок...

Однажды я оказался рядом с Власовым, тот шепнул:

— Ты присматривайся, капитан, к третьей вышке: тебе ее брать. Это последний наш шанс, капитан, понимаешь?

Николай Власов вместе с полковниками Исуповым и Чубченковым замыслил организовать восстание и побег заключенных из изолирблока.

На меня возлагалась одна из труднейших задач. На третьей вышке, как и на двух других, был установлен на турели спаренный пулемет. Часовой и пулемет возвышались над стенами блока. Одна из стен была внешней. Чтобы преодолеть ее, надо было вначале овладеть пулеметными точками. Вдоль стен на специальных кронштейнах была натянута в пять рядов колючая проволока под высоким напряжением...

Мы взяли все, чем можно было воспользоваться: лохмотья одежды, одеяла блокового и прислуги, чтобы забросать всем этим проволоку, топор блокового и пожарный багор, деревянные колодки, куски эрзац-мыла из запасов блокового, огнетушитель... Во время «печек» те немногие, кто был посвящен в план восстания и побега, постепенно расшатывали во дворе булыжники.