Липовый чай

Взгляд Афанасия стал тяжелым, напряглись желваки на скулах.

— Отпустишь? — спросила Павла.

Афанасий ахнул кулаком по столу. Стопки с графинчиком подпрыгнули. Павла вздохнула:

— И мне не сладко, Афанасий…

Афанасий во второй раз опустил кулак на стол. Стакашик покатился и упал на пол.

— Стерва! — сказал Афанасий.

Павла закивала, Павла согласилась.

— Стерва!.. — громче сказал Афанасий и озлобился. — Я тебя с дороги… С дороги! Нищую!.. Голую!.. Шоссейную!.. В дом пустил! В дом!.. Ноги мне мыть должна! Благодарна по гроб, что в дом… что хозяйство… что все это…

Павла смотрела на него с жалостью. Из-за нее мучился человек. Нехорошо. Ах, нехорошо!

— Ноги мыть! — кричал Афанасий. — Сапоги целовать!..

У Павлы вздрогнули, побледнели глаза. Вспыхнуло недавнее — Матильда ползет по земле, целует пыльные остроносые ботинки.

Павла выпрямилась и вдруг успокоилась. И даже вроде улыбка притаилась в губах.

— Сапоги!.. — остервенел Афанасий, почуяв эту улыбку. — Сапоги!..

Павла встала из-за стола, усмехнулась уже открыто.

Незаметно оказалась у двери, шагнула за порог. Дверь за ней закрылась бесшумно и плотно.

За это время ремонт дороги далеко ушел от деревни Шестибратово. И это было хорошо, потому что можно было не помнить ни о деревне, ни о сытом, добротном доме, ни о вполне хорошем, добром и чужом человеке, который продолжал называться ее мужем. Теперь у Павлы снова ничего не было, кроме койки в общежитии, и она снова трамбовала кувалдой уложенные камни.

ЛИПОВЫЙ ЧАЙ

Пятиминутка перевалила на второй час. Садчиков окрестил ее «пятичасовкой», другие слово подсократили и звали просто «часовкой», даже когда выступали в присутствии Главной. Главная терпеливо поправляла:

— Пятиминутка, уважаемый Иннокентий Савельевич.

— Да, да, вы совершенно правы, пятиминутка, уважаемая Роза Гавриловна, — наивно соглашался Иннокентий Савельевич.

А на следующий день говорили тоже самое. Игра на интерес. Надоест же когда-нибудь Главной поправлять их, как первоклассников.

Лика в этой забаве не участвовала. Рентгеновский кабинет и так ругали чаще других, требовали хороших снимков, легко зачисляя в плохие непонятные и неклассические случаи, а непонятных и неклассических было через один.

Сегодня про рентгеновский забыли, слишком скандальная получилась история.

В хирургию два раза поступал тридцатилетний мужчина, покушавшийся на самоубийство. Оба раза его оперировал Садчиков. В первый раз Садчиков сказал ему:

— Думаешь, приятель, без тебя здесь работы не хватает?

Месяца через четыре, увидев его снова в приемном покое, Садчиков сказал другое:

— Не там режешь. Хочешь умереть — вот здесь надо.

Вчера мужчина поступил в третий раз. Совету последовал, много зашивать не пришлось, умер.

Садчиков выступил коротко:

— Хочет человек умереть — не мешайте ему!

Главной после таких кощунственных слов пришлось подносить стакан с водой.

Садчикову, как считали, везло. Он делал операции вопреки медицинской логике, и больные, тоже вопреки логике, выздоравливали. А два года назад у него была операция, которая стала то ли легендой, то ли анекдотом: пошли на язву, обнаружили совсем другое, полагалось зашить и не вмешиваться, а он и не подумал зашивать, пошел кромсать и желудок, и кишечник, и еще всякое. Временами вспухала мысль: умрет, теперь этот мужик просто обязан умереть, а пальцы, не подчиняясь ослепляющей тяжести этой мысли, ревизовали внутренности.

Мужик выжил. Очень даже выжил: закидав облздрав и прочие инстанции жалобами на неправильный диагноз и требованиями взыскать с хирурга пожизненную компенсацию в его, потерпевшего, пользу. Садчиков хохотал:

— Он превзошел мои ожидания!

Веселый человек Садчиков.

А теперь на часовке-пятиминутке, несмотря на обилие слов, от выводов уклонялись. Лике казалось, не потому уклонялись, что хотели уберечь Садчикова от неприятностей, и не потому, что признавали его право на отклонение от шаблона, а потому, что предполагали втайне: и слова их, и они сами непременно окажутся поводом для замысловатой насмешки. Лика даже улыбнулась от понимания этого и сбоку поглядывала на человека, таким странным образом противопоставившего себя здоровому коллективу. Садчиков оглянулся и весело подмигнул ей. Главная внезапно объявила пятиминутку законченной.

Лика вернулась в свой кабинет, достала таблетки и запила. Слишком много таблеток в последнее время. Лучше бы не приходить сегодня, а прямо ехать в командировку. Но вчера она обещала описать снимки срочных больных. Лика нащупала артерию на своем запястье и прислушалась к пульсу. Опять подскочило давление. Стало теперь повышаться от малейшего напряжения, даже от вполне нормальных мелочей на работе: забыли, не принесли, не поняли с полуслова. Приходится замирать в долгой неподвижности, тогда боль в висках медленно утихает.