Лирик против вермахта (СИ)

Ближе всего к нему сидел комиссар Руднев, сухопарый полковник с хмурым вытянутым лицом. С неизменным блокнотом в руках вел стенограмму, куда заносил все мало-мальски важные происшествия. Напротив стоял, облокотившись на телегу, пожилой старшина, отвечавший за хозяйственную часть. Рядом с ним на поваленном бревне сидели оба комвзвода, невысокие крепкие лейтенанты, похоже друг на друга, как две капли дождя.

— Все знают, что рассказали эти? — Ковпак кивнул в сторону наспех сделанного навеса из еловых лап, под которым посадили связанных полицаев и немца. — Митрич? — старшина покачал головой. Похоже, он единственный был не в курсе. — У села Куренки примерно в пятидесяти верст отсюда организован один из лагерей для сбора продовольствия и последующей отправки в Германию. Немец утверждает, что сюда свозится продовольствие со всей Белоруссии. Осень, уборочная страда закончилась, а значит, лагерь полон. Эти сотни тонн зерна, большое число скота на территории в несколько гектаров.И все это скоро будет отправлено в Германию. Что думаете, товарищи?

Ковпак прекрасно понимал, что сейчас было не время для приказов. Отряд еще только предстояло развернуть в полноценную партизанскую бригаду для выполнения особых заданий командования. Поэтому принимать единоличные решения в таких условиях было просто самоубийственным выбором.

— Прежде чем по традиции начнет говорить младший по званию, позвольте мне сказать несколько слов, — комиссар отряда встал со своего места, и, сложив руки за спину, выпрямился. Казалось, приготовился к речи. — Я уверен, что вы все знаете, в чем состоит одна из наших главных задач на оккупированной врагом территории, — он поднял записную книжку, видимо сверяясь с чем-то. — Из приказа Народного комиссара обороны от 5 сентября 1942 года следует следующее. Партизаны наряду с боевой рабо­той должны развернуть и вести среди населения постоянную политичес­кую работу, разъяснять правду о Советском Союзе, о беспощад­ной борьбе Красной Армии и всего советского народа против фашистских захватчиков, о неизбежной гибели кровожадных оккупантов. Разоблачать на фактах лживую немецкую пропаган­ду, воспитывать ненависть и озлобление к немецким захватчи­кам. А что, товарищи командиры, может яснее показать справедливую суть Красной Армии и советского строя, чем разгром лагеря и возвращение запасов продовольствия населению?

Услышав это, старшина у телеги поморщился. Похоже, комиссар про идеологическую составляющую партизанской работы уже не раз высказывался. Плохо при этом только то, что за любыми высокопарными словами всегда будут стоять конкретные живые люди. В их случае этими людьми будет их партизанский отряд.

— Это, конечно, все правильно, Семен Васильевич, — со вздохом подал голос тот комвзвода, что был постарше. — Только сомневаюсь, что потянем. У нас активных штыков не больше пятидесяти бойцов, а у такого лагеря охраны явно не меньше роты с усилением будет. Людей может ни за что положить, а результата так и не добиться.

Его поддержал и товарищ, напомнив, правда, еще об одном обстоятельстве:

— … Ведь, этой операцией можем поставить под угрозу выполнение всего плана рейда. По плану командования, как вы помните, мы должны развернуть в Западной Белоруссии массовое партизанское движение. А нападением здесь всех на уши поставим, нас тут каждая собака искать станет. Загонят ведь.

Не выдержал и старшина, решив «внести свои пять копеек»…

Словом, бурно шло обсуждение, не просто. Комиссар все пытался рассказать про задачи идеологической работы, про мощный пропагандистский эффект, взывал к совести. Оба комвзвода вместе со старшиной говорили о своем — слишком велик риск невыполнения приказа командования и опасность гибели всего отряда. В конце концов, точку в споре поставил командир отряда:

— … Сегодня запрошу внеочередной сеанс связи и обо всем доложу. Посмотрим, что скажут. А теперь, товарищи, пора за работу, — Ковпак хлопнул себя по колену, давая понять, что разговор окончен. — Ты чего, Митрич?

Старшина явно что-то хотел спросить. Весь извелся аж.

— Командир, а Михайла как? Такое дело сделал, а про него ни слова, ни пол слова. Как-то нехорошо, не по-человечески.

Сказал, а в ответ тишина. Командование отряда сидело и молча переглядывалось. Ковпак смотрел на Руднева, Руднев — на Ковпака.

— Товарищи, почему же так? Если бы не Михайла мы бы сейчас так не сидели, — старшина все не унимался, всем своим видом показывая, что своего любимца в обиду не даст. Все знали, что он к Мишке всей душой прикипел, называя его внучком. — Что вы молчите? Он же пацан, а там здоровые мужики спасовали. Герой! Будь постарше, его смело на роту ставить можно. Помню в Гражданскую… Эх… — глаза у старого кавалериста затуманились. К бабке не ходи, вспоминал бурные времена с лихими конными сшибками, с бесшабашными атаками на позиции белогвардейцев. — Говорю вам, товарищи командиры, что нельзя такого парня обижать. Нужно как следует отметить такой геройский поступок.

Ковпак с Рудневым снова переглянулись. И правда, нехорошо получалось.