Лирика

Уже ранняя философская поэзия Аргези оригинальна по своему художественному воплощению. Устремленная к познанию мира, она в то же время отнюдь не умозрительна. Поэт всегда презирал схоластику, как, впрочем, и все книжное, построенное на абстрактных выводах, оторванных от действительности. Источником для его «Псалмов» служили переживания человека. В чеканных стихах передает он стремление человека понять сокровенную суть устройства вселенной, цель человеческого существования.

Зачем надумал жизнь в меня вдохнуть,
Коль мысленно ты сам земной мой путь
Пресек жестоко до его начала? —

(Перевод В. Корчагина)

вопрошает поэт божество в стихотворении «Молитва».

Ему представлялись бессмысленным и неразрешимо противоречивым слияние воедино вечности и преходящей сути явлений. Поэт хочет понять, почему человек, сотканный из элементов бренных, осужденных на исчезновение, призван создателем к таким нетленным действиям, как познание самого себя и вселенной.

Хоть сердце в теле хилом застучало —
Твое изделье мир не увенчало:
Слепил ты кое-как, не на века,
Из грязи — плоть, а душу — из плевка.

(Перевод В. Корчагина)

В течение десятилетий его сознание «одинокого псалмопевца» сражалось с тайнами жизни с упорством, напоминающим легендарную борьбу Иакова с ангелом. Подобно библейскому патриарху, хромавшему всю жизнь из-за полученного в схватке увечья, творчество Аргези, рожденное в борьбе против химеры неведомого, испещрено кровоточащими ранами… Его «Псалмы» — это крик человека, стремящегося к познанию сути божества и его взаимоотношений с человеком и вселенной.

Поэт никогда не соглашался с выдуманным церковным богом, намалеванным на иконах, чей лик произвольно создан людьми:

Ведь, и святых творя, ты пользовался глиной.
Нет, ты не понят ими в дебрях суеты!
Твердят, что видели тебя, что ты
Был с посохом, был с бородою длинной…

(Перевод В. Корчагина)

Лирически отражая поиски другого божества, не того, что наивно представлен в виде старца, восседающего на троне, «Псалмы» восставали против тиранического авторитета церкви на земле. Псалмопевец Аргези, по существу — еретик. Но не будучи, однако, в состоянии отрешиться от божественного начала в объяснении вопросов бытия, поэт продолжает упорные поиски «изначального принципа», поиски бога-творца, которого он представлял себе неким трансцедентным существом, одной из тех неизменных монад, что составляют, по взглядам философов-идеалистов, мироздание, не познаваемое для человеческого разума. Примириться же с непознаваемостью Аргези не мог. Чувство собственного человеческого достоинства породило в поэте смелое устремление открыть опечатанные, замкнутые на тяжелые запоры ворота неведомого. Повторяя бунт Люцифера, иконоборческий демон, живущий в поэте, нацеливает на божество свой лук, намереваясь опустошить небеса:

Я руку на тебя дерзнул поднять.
Задумав разорить твою обитель,
Чуть было власть твою я не похитил…

Неудача попытки лишь усиливает жажду познания.

Во многих псалмах Аргези обращался к не желающим раскрыться небесам то с просьбами, то с упреками, укоряя творца за то, что тот «предал его забвению», умоляя «подать знак». Поэт сетует на то, что «…с тех пор как Новый создан был завет», бог «не преступал мира слез и бед». Не довольствуясь приблизительным познанием, он ищет ясности и, подобно Фоме Неверному, требует от всевышнего явиться ему, «чтобы, нащупав, завопить: „Он есть!“».

Аргези никогда не примирялся с поражениями в своем единоборстве с богом. Прочный оптимизм каждый раз, после тяжелых переживаний, помогал ему подняться на ноги.

Если «Псалмы» и близкие им по содержанию стихи являются лирическим свидетельством упорных, но безуспешных попыток философского осмысления человеческого бытия, то другие стихотворения первого издания сборника «Нужные слова» («Воскрешение», «Бдение с колоколами», «Осенний ветер», «Благая весть», «Горячка») свидетельствуют об обращении к реальному миру. Об этом говорят и многие прозаические произведения Аргези тех лет, такие, например, как «Крылья».