Лирика

Сандаловый профиль Плисецкой
Взошел над земной суетой,
Над чьей-то безликостью светской,
Над хитростью и добротой.

Осенняя лебедь в полете.
Чем выше — тем ярче видна. —
Ну как вы внизу там живете?
Какие у вас времена?

Вы Музыкой зачаты, Майя.
Серебряная струна.
Бессмертие — как это мало,
Когда ему жизнь отдана!

Во власти трагических судеб
Вы веку верны своему.
А гения время не судит —
Оно только служит ему.

Великая пантомима —
Ни бросить, ни подарить.
Но всё на Земле повторимо,
Лишь небо нельзя повторить.

Сандаловый профиль
Плисецкой Над временем — как небеса.
В доверчивости полудетской
Омытые грустью глаза…

Из зала я, как из колодца,
Смотрю в эту вечную синь. —
Ну как наверху Вам живется? —
Я лебедя тихо спросил.

1982

«Тебе бы в выставочном зале…»

Тебе бы в выставочном зале
Побыть картиною чуть-чуть.
Чтоб посторонними глазами
Я на тебя сумел взглянуть.

С усердием экскурсовода
Я рассказал бы всё, что знал.
С какого ты писалась года.
И как попала в этот зал.

И кто он — этот странный гений,
Тебя отдавший полотну.
И почему в глазах весенних
Грусть пролилась в голубизну.

И как ты шла неотвратимо
К чужой душе, к моей судьбе…
Но это я не про картину…
Прости — я снова о тебе.

1964

Поэтические вечера в Льеже

Мы плывем на белом корабле
Через город древний, как преданье,
Высшей пробы знак на серебре —
Чей-то герб на проходящем зданье.

Палуба поэзии полна,
Музыки Европы и Востока.
Всё смешалось…
Только ты одна.
Как печаль иль память — одинока.

Из веселой праздничной толпы
Я тебя выискивал глазами.
Мы плывем на корабле судьбы
Через город древний, как сказанье.

Я тебя почувствовал душой.
На мгновенье вдруг мне показалось:
Ты была среди своих чужой.
И меня улыбкою касалась.

Я с тобою говорить не мог:
Речь твоя с моей не сопрягалась.
И мое молчанье — как восторг.
И твоя улыбка — словно жалость.

Вот и пристань. Мы идем в отель.
Здесь мы и расстанемся, печалясь.
Только как мы будем жить теперь,
Если наши Музы повстречались.

1993

Мойка, 12

Марине

Душа его вернулась в этот дом.
Он счастлив был в своем веселом доме.
Отчаянье и боль пришли потом,
Когда его ничтожный Геккерн донял.

Среди знакомых дорогих святынь
Ты чувствуешь — он постоянно рядом…
Вот тот диван, где медленная стынь
Сковала сердце, овладела взглядом.

И каждый раз, ступая на порог,
Ты входишь в мир — загадочный и грустный.
И с высоты его бессмертных строк
Нисходит в душу чистое искусство.

Я иногда ловлю себя на том,
Что всё он видит из далекой дали.
И открывает свой великий дом
Твоей любви, восторгу и печали.

1999

Сыну